Пассажирка из Франкфурта. Немезида. Слоны помнят все

Доротея была личностью трагической. Не по своей вине, а вследствие какой-то ошибки природы, она с детства была психически нездорова. И с самого раннего возраста по какой-то непостижимой причине испытывала ненависть к детям. Есть веские основания полагать, что еще в молодости она была виновна в смерти маленького ребенка. Неопровержимых улик не было, тем не менее их было вполне достаточно для того, чтобы ее поместили в соответствующее заведение. В клинике она провела несколько лет. Когда врачи сочли ее здоровой, она вернулась к обычной жизни, часто гостила у сестры и даже поехала к ней в Малайю, по месту службы генерала. И там снова случилось несчастье. С соседским ребенком.

И снова, при отсутствии прямых доказательств, все указывало на то, что здесь не обошлось без Доротеи. Генерал Равенскрофт лично отвез ее в Англию, где она и была снова помещена в клинику. Новый курс лечения, и ее опять выписывают… Маргарет решила, что сестре лучше постоянно жить с ними — так будет легче заметить возможные признаки обострения. Думаю, генерал Равенскрофт был не в восторге от этой перспективы, по-видимому, он понимал, что рецидивы ее болезни будут время от времени повторяться, и за Доротеей нужен глаз да глаз, чтобы предотвратить очередную трагедию…

— Так вы думаете, — спросил Десмонд, — это она застрелила обоих Равенскрофтов?

— Нет, — сказал Пуаро, — я думаю, что Доротея убила свою сестру, Маргарет. Однажды они гуляли по тропе над обрывом, и Доротея столкнула Маргарет вниз. Маниакальная ненависть и зависть к сестре, которая была так похожа на нее, но у которой прекрасно сложилась личная жизнь и которая была очень счастлива, вырвалась наружу. Ненависть, ревность и неудержимое желание убить «обидчицу» — все разом обуревало ее, и она не устояла. О том, что на самом деле произошло, знал только генерал… и еще один человек… Я имею в виду вас, мадемуазель Зели.

— Да. — сказала Зели Моура, — я знала. Я многое знала… Равенскрофты были очень обеспокоены состоянием Долли. После того как она попыталась причинить вред их маленькому сыну Эдварда срочно отправили в школу, а Селию в пансионат. Я отвезла ее, а затем вернулась обратно. Теперь в доме остались только взрослые — я, генерал Равенскрофт, Доротея и Маргарет, и мы решили, что беспокоиться не о чем. И вот однажды случилось то, чего все так боялись. Сестры ушли погулять, но вернулась одна Долли. Она была в каком-то странном, возбужденном состоянии. Она прошла в столовую и села за стол. Генерал Равенскрофт вдруг заметил, что правая рука у нее в крови, и спросил, что с ней случилось, не упала ли она. А та ответила: «Да нет, не упала. А это пустяк — оцарапалась о куст шиповника». Но там шиповник не растет. Скажи она — ежевика, и мы бы ей поверили. Услышав это мы не на шутку встревожились. Генерал тут же бросился из дома, я следом за ним. Он все время повторял: «Что-то случилось с Молли. Я знаю — что-то с ней случилось»… Мы нашли ее на уступе, под обрывом. Она расшиблась об отроги скал и о камни внизу. Она была еще жива, но истекала кровью. Мы не знали, что делать. Боялись до нее дотронуться. В любом случае, надо было немедленно бежать за доктором, но мы не успели — она сжала руку мужа и… она еле говорила, ей было трудно дышать: «Да, это Долли. Она сама не понимала, что делает. Она не понимала, Алистер. Она не может за это отвечать. Ты должен ее спасти. Она никогда не понимала, что делает и почему. Она не могла удержаться. Это было сильнее ее. Обещай мне, Алистер. Я умираю. Доктор мне не поможет — поздно. Я чувствую, как жизнь уходит из меня. Смерть уже близко. Но ты должен мне кое-что пообещать. Обещай, что защитишь ее. Что не сдашь ее полиции. Обещай, что ее не будут судить за убийство и не будут до конца жизни держать в сумасшедшем доме. Спрячь меня — так, чтобы сразу не нашли. Я прошу, заклинаю тебя — это мое последнее желание. Я прошу тебя, потому что я люблю тебя больше всего на свете. Если бы я могла выжить — ради тебя — как бы я была счастлива, но мне суждено умереть. Я знаю это. Дай мне слово… И вы, Зели, — вы ведь меня тоже любили. Я знаю. Вы всегда любили меня и заботились обо мне. И вы любили моих детей — поэтому вы должны спасти Долли Мою бедняжку Долли… Прошу вас, ради всего святого… ради любви, которая всех нас связывала, спасите ее…»

— И что же вы тогда сделали? — спросил Пуаро. — Мне кажется, вы просто не могли не выполнить ее волю, да?