Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991

В качестве сугубо домашнего, почти семейного развлечения игра в карты, конечно, продолжала существовать. У людей старшего поколения, особенно у интеллигенции, она ассоциировалась с бытовыми практиками прошлого, некой мини-салонной жизнью, которая протекала до революции практически во всех домах среднего слоя горожан. Художник Владимир Курдов, сын земского врача из Перми, приехав в Ленинград в середине 1920‐х, какое-то время снимал комнату. Хозяева, принадлежавшие к старой петербургской интеллигенции, явно не хотели менять устоявшихся привычек. «Мои немолодые и бездетные хозяева-супруги оказались добрыми людьми, – вспоминал Курдов. – Мужа можно было видеть только по утрам, ежедневно он играл в карты в компании нейрохирурга Поленова, где, кроме того, по субботам танцевали. Его жена, полуфранцуженка, была также пристрастна к преферансу, и в нашей квартире играли каждую неделю»473. Менее светская семья поэта Вадима Шефнера даже на рубеже 1920–1930‐х годов также собиралась за картами. Мать и тетка писателя любили «расписать пулечку», когда к ним приходили нечастые гости. Игры на деньги никогда не было, основное за карточным столом – это беседа, воспоминания о прошлом474. Карты сопровождали и досуг родителей учительницы Софьи Цендровской, отец которой был мелким служащим, а мать – домохозяйкой. Старая петербурженка вспоминала: «У наших родителей были три хорошо знакомых семьи, которые иногда приходили к нам в гости, и мы ходили к ним в гости. Когда все встречались у кого-нибудь дома, всегда пели русские народные песни <…> И обязательно играли в карты, в „девятку“»475. И в среде пролетариев в годы нэпа, как зафиксировали социологи, были распространены карточные игры. В 1923 году они занимали в досуге рабочих столько же времени, сколько вместе взятые танцы, охота, катание на лыжах и коньках, игра на музыкальных инструментах, в шахматы и шашки.

Возобладавшая в начале 1930‐х политика наступления на приватное пространство отразилась и на отношении к картам в быту горожан. Эта форма досуга стала рассматриваться как времяпрепровождение, граничащее с криминалом. Бюро ЦК ВЛКСМ в августе 1934 года приняло специальное постановление «О борьбе с хулиганской романтикой в рядах комсомола», где «картеж», стоящий в одном ряду с пьянством и хулиганством, характеризовался как пережиток прошлого в социалистическом обществе476. Это решение не нашло ответной реакции на бытовом уровне. Карты перешли в ту сферу культурно-бытовых практик, где в период большого стиля успешно действовала система двойных стандартов. Ничего не изменилось и позднее: и в годы десталинизации, и в период застоя обыватель с удовольствием перекидывался в «картишки» на пляжах, в поездах, а иногда играл и по-крупному на частных квартирах.

Для обычных людей власть оставила лишь официальную азартную игру – денежно-вещевые лотереи. Они начали регулярно проводиться в СССР с середины 1920‐х и стали источником получения доходов от населения. Первый розыгрыш разнообразных предметов на всесоюзном уровне был организован в 1925 году по инициативе детской комиссии при ВЦИК СССР. С 1926 года инициаторами разнообразных лотерей выступали добровольные общества: «Долой неграмотность», «Друг детей», Автодор и чаще всего Осоавиахим. Эта организация с 1926 по 1940 год инициировала 14 вещевых лотерей. Разыгрывались в них глиссеры, тракторы «Холт», легковые автомобили «Форд», а также велосипеды и фотоаппараты. Лотерейные билеты распространялись в добровольно-принудительном порядке. С этим приходилось мириться. Но в годы войны народ принимал участие в четырех лотереях с большим подъемом, ведь деньги шли на оборону. Разыгрывались вещи скромные: кровати, платяные шкафы, пальто.