В 1927–1929 годах государство трижды занимало у трудящихся деньги на «Индустриализации», в 1930 году – на программу под лозунгом «Пятилетка – в четыре года», в 1931–1935 годах и вообще осуществило пять займов. Для успеха всех этих мероприятий в 1930‐х годах на предприятиях и в учреждениях создавались «комсоды» – комитеты содействия госкредиту и сберегательному делу. Через них оказывалось давление на несознательных граждан, которые не хотели приобретать советские ценные бумаги. Члены комсодов контролировали даже процесс реализации облигаций, продажа которых составляла 10% всех доходов бюджета СССР в первой половине 1930‐х годов. В 1936 году государство провело принудительную конверсию всех ранее выпущенных займов. Облигации обменивались на новые, срок погашения по которым составлял 20 лет. Полученные в результате случайного выигрыша деньги власть настоятельно советовала хранить в советских сберегательных кассах, на сберкнижках. Здесь отмечались размеры взносов и выплат, а также записывались процентные начисления. В 1923–1924 годах нередко использовались сберкнижки дореволюционного образца с двуглавым орлом на обложке, перечеркнутым красными чернилами. Но уже в середине 1920‐х годов появились книжки с советской символикой.
Сберкнижка. Личный архив Н. Б. Лебиной
Улицы советских городов в конце 1920‐х годов пестрели рекламными плакатами, агитирующими хранить деньги только в сберегательных кассах. Особенно популярен был плакат с изображением целеустремленно бегущего человека и подписью «Кто куда, а я в сберкассу». Существовал даже «Сберегательный марш» со следующим припевом:
Выпуск займов продолжался и в годы Великой Отечественной войны. В это время многие люди покупали облигации, уже не думая о выгоде: здесь в силу вступал патриотизм. В чудом сохранившихся письмах 1942 года бабушки моего мужа – Ольги Захаровны Годисовой – к своему сыну, тогда курсанту артиллерийской спецшколы в Ленинске-Кузнецком, есть такие строки: «Сейчас по всей стране прокатилась волна патриотизма, вызванная выпуском военного займа. Я подписалась на 800 р. двухмесяч[ную пенсию] с обязательством выплаты в 4 месяца. <…> А ты, Никленчик? (об имени Никлен и трагедии Ольги Захаровны см. «Смерть». –
Политику пополнения бюджета за счет займов советское правительство продолжало и после войны. Петербургский астрофизик Татьяна Дервиз вспоминала об этом времени: «Таким способом наше государство, выдав сначала всем зарплату, потом часть отбирало обратно, называя это займом, то есть средствами, которые граждане добровольно дают взаймы государству. Взамен выдавали облигации, похожие на деньги, но довольно большие, иногда с тетрадный лист, разного достоинства. Сами займы назывались громко: „Восстановление и развитие народного хозяйства“, „Государственный заем четвертой пятилетки“ и прочее в том же роде. Считалось, что государство отдаст людям долги постепенно, разыгрывая номера и серии в специальных лотереях. Списки выигравших номеров печатали в газетах. Надо ли говорить, что лишь ничтожная доля средств возвращалась обратно. Относительная справедливость состояла в том, что чем больше у человека была зарплата, тем больше он вынужден был отдавать на заем. Сравнительно недавно я нашла дома среди книг пачку с этими бумажками. Храню как исторический документ»485
. Действительно, население от займов доходы получало мизерные, тем более что продажа облигаций строго контролировалась. Одновременно власть поддерживала у обывателей инстинкт азарта периодическими розыгрышами облигаций. Деньги, особенно крупные суммы, нечасто доставались владельцам советских ценных бумаг, но официальная пропаганда старалась по возможности обращать внимание именно на факты выигрыша. Так, в романе Веры Пановой «Времена года» (1954) есть сюжет, связанный с выигрышной облигацией: