Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917-1991

Среди вещей, которые Саша хранил в коробке с жар-птицей, была пачка облигаций государственных займов… Уходя на войну, отец сказал матери:

– Это мое наследство. Тебе и Сашке пополам. <…>

Выигрыши доставляли им большое удовольствие, хоть были невелики, сто, двести рублей.

Однажды, когда Саша пришел с работы и сел ужинать, мать сказала ему:

– Там на комоде газета с таблицей, я принесла, а проверить не успела, – проверишь, Сашок. <…>

Это был двухпроцентный заем, голубые, чистые, хрусткие бумажки, тесные столбики цифр в таблице… Завтра во всех сберегательных кассах будет толпиться народ, получая выигрыши…

Не может быть! Как это – такая вдруг удача… Не на ту строчку, наверно, глянул… Сличил тщательно, – нет, все верно, одинаковые цифры на облигации и в таблице <…>

Густо покраснев, держал он в руках голубую бумажку, которая, оказывается, так дорого стоит <…> Десять тысяч – сумма громадная, астрономическая <…> А забавно, когда случаются такие вещи.

Крутилось колесо, выскакивали цифры – вслепую, никто не знал, какая цифра выскочит. И одна за другой стали в ряд – 024183 и 48. Когда выигрыш маленький, не думаешь о том, что это, в сущности, чудо486.

В реальности это было действительно чудо. Та же Панова, скорее всего, ненамеренно отразила и последствия официально поощряемого советской властью азарта – выигрыша по бумагам государственных займов. Речь идет о практиках скупки облигаций, на которые выпал денежный приз, с целью сокрытия криминальных доходов. Оценить размах подобных операций трудно, но их существование не вызывает сомнений.

Разочарование обладателей советских ценных бумаг в послевоенное время зафиксировано в фольклоре начального периода оттепели. В апреле 1957 года ЦК КПСС и Совет министров СССР издали постановление «О государственных займах, размещаемых по подписке среди трудящихся Советского Союза». Суть мероприятий, которые предполагалось проводить согласно этому документу, состояла «в прекращении, начиная с 1958 года, выпуска новых займов, в предоставлении государству на 20–25 лет отсрочки выплат по старым займам, а также в выпуске в текущем году займа, но на значительно меньшую сумму, чем в 1956 году». Конечно, решение было обставлено демагогическими рассуждениями о «полном понимании» и «единодушной поддержке» трудящимися начинаний власти, «о высокой политической сознательности советских людей, о нерушимом единстве Коммунистической партии, Правительства и народа нашей страны»487. Действительно, предложения о «замораживании» займов предварительно обсуждались на собраниях трудовых коллективов, в частности на заводе «Красное Сормово». Молчаливое «одобрение» властных инициатив сормовскими рабочими сделало их героями анекдотов: «Гражданин пришел в сберкассу и сдает ворох облигаций. „Зачем вы это? Ведь скоро очередной тираж?“ – „Я больше не доверяю“. – „Кому? Госбанку?“ – „Нет, сормовским рабочим“» (1957)488. В фольклоре конца 1950‐х зафиксированы не только горькая ирония советского обывателя, но и бытовые реалии времени. Шутники предлагали самому сделать холодильник – дефицитный предмет обихода (подробнее см. «Электроприборы»): «Взять любой ящик и оклеить его изнутри облигациями старых займов. Они ж заморожены»489. Люди не простили Хрущеву очередного обмана. Их не впечатлило даже то, что, согласно постановлению 1957 года, обязательная подписка на заем производилась лишь на сумму, равную двухнедельному заработку, а пенсионеров и студентов вообще освободили от этих затрат. Позднее принудительная покупка облигаций прекратилась вовсе. Последний раз проявление обывательского азарта в официальной форме было санкционировано государственным займом в 1982 году.