Пассажиры первого класса на тонущем корабле

Мы уже видели, что в эпоху, продлившуюся с 1930-х по 2000-е годы, Соединённые Штаты были готовы предоставлять доступ к своему крупному внутреннему рынку ради открытия всего мира для своих наиболее прибыльных секторов, прежде всего финансов. Другие страны лишь в 1960-х годах начали развивать промышленность, имевшую достаточный масштаб для конкуренции с американскими компаниями на рынке США. Но даже в том случае, когда американские компании и работники несли убытки в абсолютном выражении, растущая сила финансовых элит гарантировала, что американская торговая политика останется приверженной открытию внутреннего рынка США в обмен на доступ к внешним рынкам. Такой американская политика остается и по сей день,[1019] но, несмотря на то что американская финансовая гегемония позволяет Соединённым Штатам устанавливать финансовые правила для всей планеты, их сокращающаяся индустриальная мощь затрудняет принуждение всего остального мира к подписанию односторонних торговых сделок, которые спасут определённые сектора американской экономики за счёт иностранных конкурентов.

При отсутствии новых глобальных торговых соглашений, а теперь, похоже, и в условиях краха Транстихоокеанского партнёрства и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнёрства, региональные торговые блоки под предводительством Евросоюза и Китая, а также торговые альянсы стран Латинской Америки могут создавать коммерческие зоны, которые ставят в невыгодное положение Соединённые Штаты и предлагают взаимные уступки другим региональным блокам. В той мере, в какой этим блокам больше не требуется военная защита США, или же в той степени, в какой постоянные военные поражения Америки предопределяют, что эти блоки могут пренебрегать американским давлением, даже ведущие отрасли экономики США могут оказаться в невыгодном положении в глобальной торговле.

В последние десятилетия стратегия, которая возникла в конце Второй мировой войны и получила поддержку коалиции обеих партий в Вашингтоне, а также военной и экономической элит, была подорвана. Эта стратегия подразумевала, что Соединённые Штаты идут на ограниченные экономические жертвы, чтобы охватить Европу, Японию, а затем и несколько других стратегически значимых стран (прежде всего Южную Корею, Тайвань и Израиль) американоцентричной и управляемой Америкой гегемонистской системой, где дополнительный рычаг влияния в экономических переговорах обеспечивала американская военная мощь. Исчезновение угрозы Холодной войны и неспособность американских военных выработать стратегию, способную мобилизовать должные человеческие ресурсы и вооружение для противостояния актуальным противникам, сокращают геополитическое давление на союзников с целью принятия необходимого США экономического курса. В самих же Соединённых Штатах, как мы выяснили в этой главе, на смену непротиворечивой национальной экономической стратегии пришли конъюнктурные действия руководителей корпораций, преследующих интересы собственной прибыли в ущерб долгосрочной жизнеспособности их компаний. Подобные прибыли образуются в финансовой сфере, что формирует всё более односторонние призывы к финансовой либерализации вместо государственной политики, защищающей промышленный сектор.

Финансиализация, являющаяся, как продемонстрировал Арриги, отличительной особенностью гегемонов на закате их господства, стала предпочтительной правительственной политикой в Соединённых Штатах начиная с 1970-х годов, поскольку финансовые элиты всё более доминировали во внутренней экономической сфере и могли маневрировать в Вашингтоне посреди паралича государства, который препятствовал стратегиям, альтернативным тем, что благоприятствовали финансиализации. В то же время преимущество США в нефинансовой сфере экономики сокращалось по мере того, как другие страны обретали мастерство в промышленной сфере, обнаруживали способы бросать вызов американскому контролю над международными нефинансовыми институтами и выстраивали собственные инвестиционные и торговые взаимосвязи. Единственным сохраняющимся столпом гегемонии США сейчас является способность Америки осуществлять односторонний контроль над глобальной финансовой архитектурой.