Пассионарная Россия

Самый большой урок, вынесенный Столыпиным из его правления в Саратовской губернии, это то, что мужики, всей деревней взявшись за топоры и вилы, – страшная сила. Из соображений государственной безопасности следовало расстроить крестьянский «мир». Чересполосное укрепление должно было «вбить клин в общину» (слова самого Столыпина). Разбивка на отруба – лишала общину поземельных функций, а расселение деревень на хутора должно было окончательно ликвидировать крестьянский «мир». Совместная жизнь крестьян в деревнях облегчала работу революционерам, – писала в своих воспоминаниях старшая дочь Столыпина М. П. Бок, явно со слов отца. Надо ли упускать из виду этот полицейский подтекст реформы? – задается вопросом П. Зырянов.

Ко всему добавлялась надежда на то, что крестьяне, получив свои клочки в личную собственность, проникнутся частнособственнической психологией, начнут уважать границы помещичьих владений и перестанут добиваться прирезки помещичьей земли. Наконец, имело большое значение, уверен историк, и давнее убеждение Столыпина в агротехнических преимуществах хуторов и отрубов. Таков, коротко говоря, общий замысел столыпинской аграрной реформы.

Реализация же реформы, полагает П. Зырянов, породила ряд долгоживущих «мифов» и «легенд». Одна из них состоит в утверждении, что из общины выходили богатые, многоземельные крестьяне, которые грабили своих односельчан. При этом никто не задумывался над тем, что в крестьянском обиходе многоземельными считались не те, у кого был самый большой по площади надел, а те, у кого было слишком мало рабочих рук по отношению к площади надела.

«Многоземельными» оказывались вдовы, потерявшие мужей или сыновей после последнего передела земли, одинокие старики, домохозяева, не имевшие сыновей, а одних лишь дочерей, на которых надела не полагалось, и т. д. Все они относились чаще всего к бедноте, все они должны были потерять часть своего надела при ближайшем земельном переделе. Они прежде всего и выходили из общины.

Выходили также и те, кто давно отбился от своей деревни и жил городе, и те, кто собрался переселяться в Сибирь: такие сразу же продавали свои наделы. Продажа чересполосно укрепленных участков приняла огромные масштабы.

Кто же покупал землю? – Иногда – та же община, и тогда земля возвращалась в общий мирской котел. Однако чаще покупали отдельные крестьяне, оставшиеся в общине. В результате всей этой перетряски земельные отношения в деревне окончательно запутывались.

Следует отрешиться от того наивного представления, – будто на хутора и отруба выходили только «крепкие мужики». Землеустроители тоже были знакомы с такими понятиями как «план» и «вал», и возиться все лето с одним «крепким мужиком» им не было смысла. Разбивалось на хутора или отруба чаще всего целое село. Идти на хутор или отруб должны были и бедняки, получавшие такие миниатюрные клочки, на которых и курице было тесно. Едва ли половина столыпинских хуторов и отрубов, вырезанных из общинных земель, была жизнеспособна. Это и неудивительно, поскольку соседствовали они с крупными помещичьими латифундиями.

Крестьяне нередко отказывались выходить на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, а исходя из вполне здравых соображений. Всем известно, что наше сельское хозяйство до сих пор сильно зависит от капризов погоды. Тогда зависимость была еще больше, но крестьянин страховался тем, что имел полосы в разных местах. Правда, в южных и юго-восточных губерниях условия были иными: на очень больших пространствах здесь простирались земли примерно одинакового качества. Из-за недостатка воды устройство хуторов было затруднительно, но отруба вроде бы неплохо прививались. Здесь и следовало сосредоточить усилия по их насаждению.

Выдвигались и иные проекты решения аграрных проблем. Так, движение по переходу на «широкие полосы» распространилось не только в Нечерноземной, но отчасти и в Черноземной полосе. На деле это – укрупнение излишне мелких полос, облегчающее их обработку и применение сельскохозяйственных машин. И все же самое яркое достижение русской деревни 1907–1914 гг. – это небывалый взлет кооперативного движения. По данным историка А. П. Корелина, только кредитная кооперация в 1914 г. охватывала более четверти всех крестьян-домохозяев. А ведь существовали и другие виды кооперации. К сожалению, это удивительное явление русской деревни начала XX в., к которому власти относились с явным недоверием и опаской, до сих пор слишком мало исследовано.

И еще один урок аграрной истории времен Столыпина. Среди русских помещиков было немало хороших хозяев, но именно поместное дворянство заблокировало подлинную аграрную реформу даже в самом умеренном ее варианте. Именно помещики, считает П. Зырянов, повернули дело так, что Россия должна была довольствоваться той реформой, которая получила имя Столыпина.

Такой взгляд на Столыпина и его аграрную реформу в историографии достаточно распространен. Есть у него свои аргументы, своя логика.