Пассионарная Россия

Но что «развело» в жизни и политике П. А. Столыпина и С. Ю. Витте? Ведь ни для кого (ни для их современников, ни для историков) не было секретом, что они были если не врагами, то противниками. Оба монархисты, оба ориентировались на центристскую позицию, оба бесспорные российские патриоты, потомки столбовых дворян… Однако не было у Столыпина (и при жизни, и после его гибели), более напористого и строгого критика, чем С. Ю. Витте.

И здесь, чтобы разобраться в этой загадке, без обращения к «Воспоминаниям» С. Ю. Витте не обойтись. Фамилия Столыпина упоминается в трехтомнике чаще, чем даже имя Александра III, почитаемого С. Ю. Витте наиболее горячо. В ряде глав Петр Аркадьевич – одно из главных «действующих лиц».

Уже при первых упоминаниях этого имени прослеживаются три главные претензии С. Ю. Витте к своему преемнику. Во-первых, Столыпин находил законы о печати, изданные во времена «министерства» Витте, чрезмерно либеральными и ввел «полный административный произвол по отношению печати. Какая-либо статья не понравится, сейчас высшие чины и министр вызывают по телефону градоначальника или его правителя канцелярии, приказывают оштрафовать газету, и это сейчас же приводится в исполнение», а то и «прямо в административном порядке сажают редактора на несколько месяцев в тюрьму».

Вторая претензия, с которой также трудно спорить, – это непоследовательность аграрной реформы. «… Вводя насильственно индивидуальную собственность, вошедший в силу закон не озаботился одновременно крестьянам – частным собственникам дать все гражданские права, которыми мы пользуемся, и, прежде всего определенные права наследства, и создал, таким образом, так сказать, бесправных или полуправных частных собственников – крестьян».

И третья претензия, также не вызывающая возражений у просвещенных соотечественников, – чрезмерно жесткая линия на ограничение прав инородцев и иноверцев, составляющих, кстати, треть или 60 млн тогдашнего населения России.

А вот далее, в освещении политики Столыпина проводимых им реформ и особенно – в объяснении мотивов, которыми он руководствовался, оппонент его оказывается не всегда безупречен и логичен. Во многих оценках Столыпина сквозит необъективность, предвзятость, бездоказательность. Так, будучи за границей, С. Ю. Витте узнает о назначении Столыпина министром внутренних дел России.

«В то время я Столыпина считал порядочным губернатором. Судя по рассказам его знакомых и друзей, почитал человеком порядочным, и поэтому назначение это считал удачным. Затем, когда ушел Горемыкин, и он сделался председателем Совета министров, то я этому искренне был рад и в заграничной газете (…) высказал, что это прекрасное назначение, но затем каждый месяц я все более и более разочаровывался в нем.

Что он был человек мало книжно-образованный, без всякого государственного опыта и человек средних умственных качеств и среднего таланта, я это знал и ничего другого не ожидал, но никак не ожидал, чтобы он был человек настолько неискренний, лживый, беспринципный; вследствие чего он свои личные удобства и свое личное благополучие, и в особенности благополучие своего семейства и своих многочисленных родственников, поставил целью своего премьерства».

Формулировки столь же жесткие, сколь и бездоказательные. Уязвим С. Ю. Витте и в своих попытках доказать политический авантюризм Столыпина, вынужденного, как и всякий политик, менять тактику во имя достижения главных – государственных, политических целей. Менялся Столыпин – по мере приобретения государственного опыта – и как политик. Менялся и как человек (что, учитывая его положение, сказывалось и на политике), – под влиянием новых обстоятельств, ситуаций. И сам же Витте это замечает «Покушение на жизнь Столыпина, – пишет он, – между прочим, имело на него значительное влияние. Тот либерализм, который он проявлял во время первой Государственной думы, что послужило ему мостом к председательскому месту, с того времени начал постепенно таять, и, в конце концов Столыпин последние два-три года своего правления водворил в России положительный террор…» И приводит воспоминания ряда современников, будто бы слышавших от самого Столыпина после катастрофы фразу: «Да, это было до бомбы на Аптекарском острове, а теперь я стал другим человеком…».

Витте узнал о взрыве дачи Столыпина на Аптекарском острове, будучи за границей. Был, по его же словам, очень взволнован и возмущен: как-никак, убито несколько человек, ранены дети Столыпина – дочь и сын… Но если он был взволнован и возмущен, чего же требовать от Столыпина? И почему бы не допустить, что ужесточение мер против анархистов, бомбистов, террористов связано не со страхом за свою жизнь и жизнь близких (точнее – не только с ним), но и с пониманием, что разгул политического экстремизма не откроет выхода, напротив, заведет Россию в тупик?