Пассионарная Россия

И еще: не дала Судьба, не позволил Господь, – не было у Столыпина тех 20 лет, которые ему, по его словам, надобны были для преобразования России. А ведь это была последняя альтернатива XIX века. Ополчились и правые, и левые. Не захотели Столыпина, получили Ленина. При неудаче революции сверху неизбежен бунт снизу. XIX век закономерно перешел в XX, взяв с собой все проблемы и парадоксы, не учтя лишь уроки…

Единственное в XIX в., что было бережно, хотя иногда и с ошибками, смешными и глупыми, с попытками политизировать и приблизить к себе через вульгарную социологию, перенесено и сохранено в веке XX и неизбежно будет развиваться и сохраняться в XXI в., – это высочайшие достижения русской культуры и искусства.

С литературой как будто бы понятно – вся наша «классика» – из XIX в.

И когда на рубеже XX–XXI вв. в очередной раз наша страна попыталась «сбросить с корабля истории» то, чему поклонялась предыдущие 80 лет, то оказалось, что русская литература – это на 90 % литература XIX в. А и те выдающиеся мастера, что жили в XX в., – истоками, культурой, благородством помыслов и мастерством – из предыдущего столетия.

В музыке как будто бы тоже есть стройная линия преемственности: музыка XX–XXI вв. – это классические традиции XIX в. плюс несколько имен продолжателей этих традиций и несколько имен, в большей степени спорных, – тех, кто искал новые ценности, соответствующие ритмам новой эпохи.

С изобразительным искусством уже сложнее: взять хотя бы отношение к сюжетной социологизированной живописи «передвижников», салонному и холодноватому искусству «классицистов», которых в XX в. постоянно пытались там (в веке XIX) и оставить. Однако шло время, история все расставляла по своим местам, и в начале XXI в. большинству разумных людей стало ясно: из века XIX в историю русского искусства нужно брать все, – и строгих академистов, и храмовые росписи, и «передвижников», и «мирискусников», и прочая, и прочая…

А взять кинематограф: родившись в XIX в., он стал фактом не только искусства, но и источниковедения. Как, впрочем, и литература, изобразительное искусство. Во всех тех книгах, которые я писал сам от первой до последней строчки или составлял из очерков и эссе, документов и комментариев к ним, я пытаюсь увлечь своих читателей своего рода занимательным источниковедением. Призываю относиться к художественным произведениям, иконам, картинам и памятникам архитектуры, фотографиям и фильмам, – еще и как к источникам для самостоятельного изучения истории. Очень надеюсь, что предлагаемые Вам, любезный читатель, очерки, посвященные XIX в., предоставят Вам в этом плане достаточно пищи для размышлений, достаточно материала для наблюдения и изучения.

И еще одно замечание: мои постоянные читатели знают, что во всех своих книгах я стремлюсь к расширению понятия культура в контексте истории государства Российского, постоянно предлагаю очерки и эссе не только о духовной, художественной культуре, но и о культуре политической и экономической, культуре костюма и быта, культуре крестьянской и дворянской.

Причем, возможно, в процентном отношении и неровно здесь представлены культура дворянская, в значительной мере определявшая культуру русской литературы, искусства, и культура крестьянская, в наибольшей степени соответствовавшая православному менталитету русского народа. В совокупности они дают представление об уникальности не имеющего аналогов в мировой истории явления – православная культура…

Всякая культура многослойна. И в XIX в. православная культура не существовала как единое и нерасторжимое целое, а представлены были и культура русского крестьянства, и культура русского дворянства.

Вероятно, первым стал рассматривать вместе – культуру и быт – русского дворянства выдающийся историк и культуролог Ю. М. Лотман. До этого изучением быта занимались этнографы. Более того, этнографы изучали быт и культуру крестьянства, словно бы отделяя культуру его от культуры других сословий. А культура и быт дворянства, определяющая многое в истории государства Российского, рассматривалась не отдельно, как предмет исследования, а лишь в контексте истории государства. Что же касается каждодневной среды той жизни, которой жили Пушкин и многие другие выдающиеся наши предки, то она долгое время в советской науке оставалась духовной территорией, крайне мало известной и мало изученной. В массовом сознании долгое время культивировался образ дворянина и помещика-эксплуататора народных масс. При этом забывалось, что та великая культура, которая стала национальной и дала миру Фонвизина, Державина, Радищева, Новикова, Пушкина, декабристов (при всей политической неоднозначности их движения), Лермонтова, Чаадаева и которая стала на новом витке истории российской в XIX в. культурой, взрастившей Гоголя и Герцена, славянофилов, Толстого и Тютчева, – была дворянской культурой.