Пасть

И снова налил полный бокал.

Ну вот, Граев, вот ты и напился… Ну давай, делай что должен, раз не в силах сделать это трезвым… Режь по живому.

Под аккомпанемент стоящего в ушах гула мысли катились тяжело и медлительно, как валуны по дну бурной реки, — но, странное дело, были достаточно вразумительными. Или Саша оттягивала на себя часть грозящего захлестнуть Граева чёрного потока? Что-то такое, как подозревал Граев, она, несомненно, умел а делать… Он шумно выдохнул и сказал, медленно выговаривая слова:

— Тебе надо уйти.

Она молчала, лицо подрагивало, глаза блестели всё больше, наполняясь слезами. Он повторил, произнося чуть не по слогам:

— Тебе. Надо. Уйти. Уйти отсюда. Ты всегда спрашиваешь: «Не опасно?» Сейчас со мной не просто опасно. Смертельно опасно. И сколько будет так, я не знаю.

К концу тирады язык стал слушаться Граева лучше, но мысль всё равно двигалась с трудом и исключительно по прямой — как ярмарочный акробат идёт по туго натянутой проволоке. И, как канатоходцу, шаг в сторону грозил срывом и мучительным падением…

Она отвернулась, смахнула слёзы и произнесла, стараясь говорить спокойно, хотя голос предательски подрагивал:

— По-моему, ты не врёшь, Граев… Похоже, так всё оно и есть… Но если дело в этом…

Впервые она назвала его по фамилии. Рано или поздно все знакомые начинали называть его на «ты» и по фамилии. Граев ответил с несколько преувеличенной алкоголем гордостью:

— А я никогда не вру. Иногда — на работе, для дела. Но это называется дез… информация…

На последнем длинном слове язык его запнулся. Он опрокинул над бокалом подрагивающее бутылочное горлышко — оттуда скатилось несколько последних капель; Граев вздохнул.

— Я никуда не уйду, — сказала она спокойно и твёрдо. — Я остаюсь с тобой. Почему я должна уходить, если ты остаёшься?

Он долго молчал, глядя куда-то мимо неё. В принципе он ожидал такого ответа. Сейчас он сделает гнусность женщине, которая его полюбила — бог весть за что… Сделает очень больно и спасёт этим жизнь.

— Почему? — Он повернулся к ней; лицо застыло неподвижной маской, глаза были бешеные — что-то плескалось в них, чёрное и опасное, поднимаясь всё ближе к поверхности. — Почему? Да потому что для того, чтобы шагнуть с человеком под пули, его надо любить. Или хотя бы уважать. Постельные знакомства для таких дел не годятся. Покувыркались — и хватит, других дел навалом. Уходи.

Удивительное дело, но всё это прозвучало трезво, словно вся коньячная анестезия Граева в момент улетучилась. Внутри он выл и ненавидел себя.

Она вскочила, выбежала из комнаты. Хлопнула дверь ванной, зашумела струя воды, перекрываемая рыданиями. Граев сидел в той же позе, уставившись в угол, и убеждал себя, что так лучше.

Минут через двадцать она вернулась и тут же, молча и с каменным лицом, несмотря на поздний час, стала собирать вещи.

Я тоже оборотень, понял Граев в приступе внезапного просветления. Я волк, я охотился в лесу, знал вкус крови врага на клыках и до изнеможения любил волчиц лунными ночами. А какая-то сволочь отравила меня, как Колыванова, и я хожу на двух лапах и жду, как избавления, свою серебряную пулю… Ему стало бесконечно легко и радостно от понимания и бесконечно тоскливо от необратимости всего с ним случившегося — но всё это было, конечно, лишь пьяным бредом.

Глава XVIII

Неизвестно, кто и в какие незапамятные времена изобрёл коньяк. Но это был, без сомнения, достойнейший человек и великий гуманист. Назавтра Граев был преисполнен к нему глубочайшей благодарности — выдержанные коньячные спирты не вызывали у него никаких традиционных похмельных симптомов, кроме глубокой жажды.

И в остальном всё было в порядке.

Никто ночью не саданул в окно из гранатомёта; никто не торчал на лестничной площадке, маскируясь под ханыг с бутылью дешёвого портвейна; у подъезда стояли лишь знакомые машины соседей. Урны, почтовые ящики и мусорные контейнеры не обнаруживали склонности взорваться при подходе к ним Граева. Тишина. Но он не верил тишине.

…В офис «Ориона» он пришёл поздно, под конец рабочего дня, незадолго до назначенного Раевскому для передачи денег времени. Принесёт? или нет? — Граева это не интересовало, сейчас у него другая цель, другая задача, другой противник…

— Мне позавчера звонил человек, назвавшийся Мариным… — По тону Граева секретарша Света не поняла, вопрос это или утверждение.

— Звонил, Павел Николаевич. Даже два раза. И просил вас срочно связаться, говорил, что у него появилась крайне важная информация… Но вы не появлялись, и сотовый был отключён…

Она говорила что-то ещё, уже не представлявшее интереса, Граев не слушал. Марин что-то раскопал, на кого-то вышел, — связь держать они договорились лишь в этом случае. И этот кто-то отреагировал мгновенно…