Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

– Вы слишком доверчивы. Умные люди проглянули меня в самую глубь.

* * *

Для меня Нагибин – человек большой смелости.

С ним можно не соглашаться. Но уже то, что он чернилами наносил на бумагу искренние мысли и не боялся, что их могут прочитать, меня лично восхищает. А он не то что не боялся, а на публикацию и рассчитывал. При этом ни об одной из своих женщин он не написал плохо.

Досталось только Белле Ахмадулиной. Да и то, ее он «разбирает» исключительно как поэта, поставив при этом в один ряд с Мариной Цветаевой и Анной Ахматовой. Существует мнение, что лучший способ понять писателя – читать его произведения.

Наверное, это так.

И все же самый точный взгляд бывает, как известно, со стороны. Конечно, мне было интересно, каким Нагибин бывал с близкими, а не только наедине с бумагой.

О том, каким он был или казался со стороны, и вспоминала Вера Прохорова. Сам писатель называет ее в дневнике «Верочкой».

* * *

– Моя мама очень любила Юрку: «Какой хороший мальчик». Он был моим самым близким другом.

Когда меня посадили, собирал подписи за мое освобождение. Мне потом показали все эти бумаги…

* * *

Юра Нагибин умер в 1994 году, а его «Дневники» и сегодня обсуждают, словно они появились только вчера. Мне говорили, что Юра и про меня там пишет. Но я сама не хочу это читать. У меня свое отношение к дневникам. Не думаю, что вообще их стоит публиковать. И уж тем более судить по ним об авторе и людях, о которых он пишет.

Ведь дневниковые записи человек делает под воздействием сиюминутного настроения. Может, например, на кого-то обозлиться, и так и запишет: «Иванов – дурак». Но это же его сегодняшнее впечатление, а в результате оно остается клеймом на человеке.

При том, что сам автор, может, и успеет изменить отношение к своему герою.

ИЗ ДНЕВНИКА ЮРИЯ НАГИБИНА:

Да, друг мой, ты поставил себе непосильную цель: прожить жизнь, оставаясь порядочным человеком. Именно прожить, а не протлеть, последнее куда проще. Порядочным человеком ты, Бог даст, останешься, а вот сможешь ли жить?..

* * *

Юра только на вид был прохладным человеком с удивительной выдержкой, а на самом деле был страшно добрым и чутким невероятно.

Когда меня посадили в лагерь, он бесконечно писал в КГБ, собирая под письмами в мою защиту подписи всех наших общих друзей – Нейгауза, Пастернака, Рихтера. У Юры ведь была совсем непростая судьба.

* * *

Они с матерью жили фактически двойной жизнью. Ксения, она была из дворянского рода, довольно свободно смотрела на жизнь, у нее много было романов. Настоящим отцом Юры был офицер Кирилл Александрович, которого расстреляли, когда Ксения Алексеевна была беременна Юрой. Перед смертью Кирилл наказал своему другу жениться на Ксении. Тот так и сделал, и Ксения Алексеевна стала женой Марка Левенталя, записав его отцом ребенка. Левенталя вскоре арестовали и выслали в Воркуту, где он, как все думали, погиб. Поэтому через два года Ксения Алексеевна вышла замуж за писателя Якова Рыкачева. Хотя он больше был критиком, единственное, что написал, – книгу о кавалерист-девице Дуровой. И вдруг выясняется, что Марк Яковлевич жив. Ксения Алексеевна этого афишировать не хотела.

Юра тайно ездил в Воркуту, где отец отбывал ссылку. Об этом он потом напишет одну из своих пронзительных повестей – «Встань и иди».

* * *

Я Юру знала с войны. Его дом находился напротив нашего.

Квартиры в нем давали двум видам писателей – либо молодым, либо третьесортным. В Юрином подъезде жил Михаил Булгаков, он в этом доме и умер. Вообще, это был большой каретный сарай, теперь на его месте построили огромный генеральский дом. Булгаков жил на последнем надстроенном этаже, куда вела кривая лестница.

Я самого Михаила Афанасьевича не знала, лишь видела, как он ходил по улице. С Юркой же мы были очень дружны.

Я хорошо знала его мать. Ксения Алексеевна красавица была невероятная – тонкие черты лица, золотые волосы. Она была жестким человеком, довольно острым на язык.

Юрку обожала. Хотя когда я спросила ее, хотела ли она ребенка, Ксения Алексеевна ответила: «Вы с ума сошли, Вера, я со всех шкафов прыгала, чтобы случился выкидыш. Но сын все равно родился. Когда мне его принесли покормить, я почувствовала к нему жалость».