Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие

Так что у Рихтера были еще и режиссерские способности.

* * *

А какой у нас был «Марсельский кабачок»!

Почему «марсельский»? Так решил Рихтер.

Пришедший должен был выбрать себе имя и профессию. Я, например, была Элизабет, путешественница, которая записывает интересные вещи. Светик был месье Эрик (он же первый раз при крещении получил именно это имя), тапер и владелец кабачка. Юра Нагибин был месье Жорж, путешественник. А его родители – знатными путешественниками.

Отчим Юры отчаянно влюблялся в одну из грузинок, которая была хозяйкой в восточной комнате (вся моя коммуналка была в распоряжении кабачка, так как соседи уехали за город), а его жена начинала ревновать. И Светик их мирил: «Посмотрите, какой прекрасный вид из окна!» Хотя из окна открывался вид на помойку. Гости были самые разные, некоторые годились нам в отцы.

Все должны были прийти в костюмах. Один решил приклеить себе усы, которые в метро у него отклеились. И за ним по пятам пошли сыщики, решив, что перед ними шпион. Угощение было самое простое – сухофрукты, плов в огромной кастрюле и вино, талоны на которое мы копили несколько месяцев. Мы расставили столики, на одном из которых соорудили эстраду. И желающие пели и танцевали на ней.

Все чувствовали себя абсолютно свободными. Одна девушка провозгласила себя дочерью Свободы. И действительно вела себя весьма свободно, была одета довольно смело в декольте. Это все было 8 марта 1947 года…

* * *

Вскоре Юра снова женился.

Валька, дочь директора знаменитого Автомобильного завода имени Сталина и министра транспорта Лихачева, вторая жена Нагибина, была чудовищем, хамски-плебейского вида, да еще и некрасива. Никакие наряды не могли это скрыть. Но она обладала удивительной цепкостью.

Вообще у них был обычный роман, но девочка, как оказалось, хотела носить обручальное кольцо. И хотя Юрка не думал о женитьбе, его вызвал Лихачев, всесильный в те времена человек. Вызвал и сказал: «Я все знаю про вашего отца. Моя дочь не б… И если вы на ней не женитесь, то можете прямо сейчас сказать «прощай» и своей матери, и своему отчиму».

Юра женился, но жили они очень сложно. Валя злобная была женщина, ревнивая. Юрка часто сбегал от нее к нам, иногда даже на ночь оставался. А этот несчастный отец узнавал, где зять, и по утрам звонил… Как-то рано утром уже Юрин отец позвонил из лагеря, а Валька недовольно проворчала: «Какая сволочь звонит?». Юрка смог прожить с ней всего один год…

* * *

Другая его женщина – Лена – была предана ему. Но патологически лжива. Как-то Юра спросил у нее:

– Что-то давно Зиночку не видно.

– Так она умерла.

– Как? Такая молодая?!

– Да, приступ апендицита. Мать одна осталась. Юрка начал переживать. У него от потрясения даже лицо дергаться начало.

А через несколько месяцев раздается звонок в дверь, и в комнату входит эта самая Зина. У Юрки новое потрясение – на лице был написан просто мистический ужас!

Он говорил, что такого страха даже на фронте не испытывал. «Я просто выполз из комнаты!».

Но Лена как-то выпуталась.

* * *

Ксения Алексеевна все это видела и относилась к ней довольно критично и обращалась с нею властно.

Так, Лена говорила, что в ее мать был влюблен Александр Блок и именно ей он посвятил стихотворение «Девушка пела в церковном хоре».

А Ксения Алексеевна на это отвечала: «Не знала, что в синагогах есть женский хор. Я думала, там только мужчины поют».

Ксения Алексеевна всегда одергивала ее. Правда, при этом Лена много лет находилась при Юре….

* * *

О том, что я вернулась из лагеря, Юрка не знал. Я в тот же день встретилась с Рихтером, и мы решили устроить Нагибину сюрприз. Светик позвонил Юрке.

– А Юры нет, – ответили Светику.

– А кто это?

– Это его жена, – сказала Лена. – А вы кто?

– Рихтер, его друг.

Они договорились о том, что Светик вечером придет к Нагибину. А пришли мы вдвоем.

Юрка был в восторге, мы хорошо провели время.

Лена чувствовала себя хозяйкой. Но вскоре после этого мы поехали на дачу к Нагибину в Красную Пахру. Ксения Алексеевна, поскольку знала, что я не имею видов на ее Юру, часто приглашала меня туда.

* * *

Как-то она взяла меня с собой на дачу к поэту Александру Твардовскому.

Я запомнила его – высокий блондин с голубыми глазами и прелестным голосом. В тот раз он замечательно пел «Летят утки». Твардовский ведь сильно пил и каждый раз отчаянно падал в кювет. И Ксения Алексеевна вытаскивала его оттуда. Но один раз не справилась и обратилась за помощью к проходившим мимо рабочим: «Помогите, хороший человек в кювете лежит». Те согласились: «Конечно, хороший. Раз в кювете – значит, пьет. А раз пьет, значит, не может быть плохим».

* * *

Ксения Алексеевна была большой антисоветчицей. Никогда не ходила на выборы. Как-то я пришла к ним прямо с избирательного участка. Ксения Алексеевна говорит мне:

– Пойди к столу, выбери себе там конфетку.

Я подхожу, а на блюде – только одна конфета.

– Так она же всего одна, – отвечаю.

– Ну и что? Вы же только что ходили на выборы, где один кандидат.

* * *