Пастор (ЛП)

— Хорошо, — произнёс я тягостно и устало, не понимая, какое чувство испытываю после этой новости. Но я знал наверняка: оно не улучшило ощущение того, что на месте, где должно быть моё сердце, гигантский кратер.

— Отец, пожалуйста, береги себя. Несмотря ни на что, прихожане тебя любят, — сказала она, и мне так хотелось, чтобы эти слова оказались правдой, но как они могли любить меня после того, как я всё разрушил?

***

После мессы я остался в храме. Церковь Джордана была старинной — ей более ста лет — и состояла практически полностью из камня и витражей. Ни вытоптанного красного ковра, ни искусственной деревянной облицовки. Она казалась настоящим храмом, древним и гулким, местом, где незримой дымкой, искрящейся среди балок, парит Святой Дух.

Поппи бы здесь понравилось.

Я был неуверенным и опустошённым после пролитых прошлой ночью слёз, словно моя душа вытекла из меня вместе с солёными каплями. Я должен был встать на колени, понимал, что обязан стоять на коленях, закрыв глаза и склонив голову, но вместо этого я лежал на одной из скамеек. Она была сделана из жёсткой древесины, твёрдой и холодной, но у меня не было сил держаться на ногах ни секундой больше, поэтому я остался на ней и смотрел невидящим взглядом на спинку скамьи передо мной, где хранились служебники, карточки посещаемости и маленькие затупившиеся карандаши.

«Господи, скажи, что же мне делать».

Полагаю, часть меня надеялась, что я проснусь и всё это окажется кошмаром, каким-то наваждением, посланным, чтобы испытать мою веру, но нет, этого не случилось. Я действительно вчера застал Поппи и Стерлинга. Я на самом деле влюбился, просто чтобы оказаться по уши в дерьме (благодаря той самой женщине, на которой хотел жениться).

«Должен ли я покинуть духовенство и надеяться, что Поппи примет меня обратно? Попытаться ли мне найти её? Поговорить с ней? И будет ли для Церкви лучше, если я останусь? Церковь важнее Поппи?»

Ответа не последовало. Были лишь отдалённый гул городского движения на улице и угрюмый свет, тускло мерцающий на деревянной скамье.

«Я сейчас даже дуновения не получу? Даже сейчас? За всё время именно сейчас я не получу ничего?»

Я прекрасно знал, что был нетерпелив, но меня это не заботило. Даже Иаков (прим.: герой Пятикнижия, третий из библейских патриархов, младший из сыновей-близнецов патриарха Исаака и Ревекки, родившей после двадцатилетнего бесплодного брака. Отец 12 сыновей, родоначальников колен Израилевых. Почитается во всех авраамических религиях: в иудаизме, христианстве и исламе) должен был бороться за Божье благословение, поэтому, если мне придётся биться ради того, чтобы получить своё, я это сделаю.

Вот только я устал. И был опустошён. Я не мог продолжать ныть, даже если бы и хотел, так что вместо этого мои мысли блуждали, а молитвы становились бесцельными — даже без слов — пока я просто осознавал, где в итоге оказался. Здесь, в церкви, которая не была моей, одинокий и уязвлённый. Своими действиями я навлёк неприятности на мой приход и предал доверие епископа и прихожан — поступок, который я изо всех сил пытался не совершить с тех пор, как стал священником.

Я потерпел неудачу.

Я потерпел неудачу как пастор, как человек и как друг.

Пялясь на каменный пол, я медленно моргал в тишине. Остаться ли мне? Будет ли лучшим искуплением то, что я останусь священником? Будет ли так лучше для Церкви? Для моей души? Уйти сейчас — не на моих условиях — было похоже на дерзкую ненависть к самому себе, на поступок в стиле «я всё испортил, так что уволюсь», и какое бы решение я ни принял касательно будущего, оно должно прийти откуда угодно, но не от подобных эмоций.

Оно должно прийти от Бога.

К сожалению, сегодня у Него не было настроения для разговоров.

Возможно, настоящий вопрос состоял в том, смогу ли я представить свою дальнейшую жизнь без духовенства и Поппи? Я решил уйти из-за моей любви к ней, но как только сделал это, то почувствовал, как передо мной проносятся всевозможные сценарии моего будущего: вдохновляющего, будоражащего, воодушевляющего. Было так много способов, позволяющих мне служить Господу, а что, если всё к этому и вело? Не к тому, что мы с Поппи будем вместе, а к тому, что меня вытолкнут из комфортного пузыря, который я для себя создал? Пузыря, где я мог бы сделать так много и где всегда находил бы причину работать больше и лучше; пузыря, где было легко развивать чувство покоя и умиротворения во имя смиренного служения.