Пастор (ЛП)

Но в то же время, несмотря на их тепло и любовь, возвращение не казалось мне разумным. Хоть я и упаковал свои вещи на прошлой неделе, призрак Поппи всё ещё преследовал меня. После того как мы с отцом погрузили всё в фургон, я придумал оправдание, что мне нужно попрощаться с ещё несколькими людьми, и отправился к её дому. Я не представлял, что могу ей сказать, ведь даже тогда не знал с точностью, злился я на неё или же отчаянно нуждался в ней, а может, то и другое — ещё одно предательское чувство, будто только её тело в состоянии исцелить меня, хотя оно же и причинило мне боль.

Но это не имело значения. Она исчезла, как и все её вещи: iMac, выпивка, книги. Я заглянул в окна опустевшего дома, прижимаясь лицом к стеклу будто ребёнок к витрине магазина. У меня появилось нелепое ощущение, что если бы я мог только зайти внутрь, то почувствовал бы себя лучше. Я был бы счастлив хотя бы на минуту.

Руководствуясь рассуждениями зависимого человека как рациональными, я пошёл за запасным ключом на заднее крыльцо, но, естественно, его там не оказалось, а все двери были заперты. Также я попытался открыть одно из окон, прежде чем наконец-то взял себя в руки. Она уехала жить к Стерлингу, а я был здесь, и меня вот-вот арестуют за взлом и незаконное проникновение.

«По крайней мере, мать твою, держи себя в руках, пока не доберёшься до дома и не выпьешь», — успокаивал я себя, и мне удалось выполнить это. Мы с отцом выгрузили содержимое фургона в подвал его дома, а затем разделили несколько стаканов виски, не произнося при этом ни одного слова. Ещё больше скорби по-ирландски.

Хоть Вестон теперь и нёс только болезненные воспоминания, я по-прежнему был рад видеть, что после фестиваля Kickstarter сработал именно так, как и планировала Поппи: к началу ноября на реставрацию Святой Маргариты было собрано почти десять тысяч долларов.

Немного больно вспоминать об этом проекте, который отнял у меня столько времени и сил и который теперь будет передан другому пастору. А ещё слегка раздражало то, что многие из этих онлайн-пожертвований поступили от «тайлеретов» — интернет фан-группы, появившейся вскоре после обнародования тех фотографий. «Тайлереты» казались больше заинтересованными в рассуждениях о статусе моих отношений или поиске моих фото без рубашки из колледжа, нежели в благотворительности. Но я предполагал, что, раз это было для высшего блага, тогда всё в порядке.

— По крайней мере, ты можешь получить киску, когда тебе захочется, — сказал Шон, когда мы ели еду на вынос в гостиной его пентхауса однажды вечером пару недель спустя.

— Да пошёл ты, — ответил я безразлично.

Это на самом деле было неважно. Существовала лишь одна женщина, которую я хотел, но она ушла, и никто из числа фанаток (и фанатов) из интернета не мог изменить этого.

— Умоляю, скажи, что теперь, когда секундировался, ты не собираешься придерживаться этой безбрачной штуки.

— Секуляризировался (прим.: освобождать от церковного влияния), и это не твоего грёбаного ума дело.

Шон бросил пакетик из-под соевого соуса мне в голову и, казалось, немного насладился эффектом, поэтому кинул ещё несколько, идиот, а потом, когда я метнул контейнер из-под кисло-сладкого соуса ему в грудь, который оставил розовое пятно на его новенькой рубашке от Hugo Boss, надул губы.

— Это было лишним, придурок, — пробормотал он, безуспешно очищая ткань.

В основном это и была моя жизнь: споры с братом, дерьмовая еда и абсолютное отсутствие идей о том, что делать дальше. Я постоянно думал о Поппи, независимо от того, изучал ли программы постуниверситетского образования или проводил время с родителями, которые поддерживали, но осторожничали, будто боялись, что неправильное слово всколыхнёт в моей голове воспоминание о Вьетнаме и я начну ползать по полу с ножом в зубах (прим.: автор ссылается на ПТСР («вьетнамский синдром») у солдат после одного из крупнейших военных конфликтов второй половины XX века, оставивший заметный след в культуре и занимающий существенное место в новейшей истории Вьетнама, а также США и СССР, сыгравших в нём немаловажную роль).

— Они боятся, что ты взорвёшься из-за тех материалов в интернете, и думают, что, возможно, ты подавляешь свои эмоции, ну или что-то в этом роде, — доброжелательно объяснил Райан, случайно услышав, как я упоминаю об этом в разговоре с Эйденом и Шоном. — Теперь ты знаешь. Не взрывайся.

«Не взрывайся». Как иронично. Если уж на то пошло, я иссыхал, сжимался и превращался в маленького, более слабого мужчину. Без Поппи я словно забывал всё то, что делало меня Тайлером Беллом. Я тосковал по ней, как человек тоскует по воздуху, беспрестанно задыхаясь, и это чувство оставляло так мало пространства для мыслей о чём-нибудь ещё. Я даже не мог посмотреть «Ходячих мертвецов», потому что сериал сильно напоминал мне о ней.