Пастораль с лебедем

«А машина моя третий день без присмотра. Мотор — сто тридцать лошадок, шесть тонн воды, красная, как комета… Сейчас бы обнял руль, врубил сирену и разогнал всех к лешему. Ха! Бабка взвоет: «Конец света!»

Его огненно-красный метеорит будил от летней спячки всю пыль на проселках, казалось, дорога на радостях взлетала в воздух и тянулась следом за машиной. От жуткого рева сирены метеорит превращался в дракона, серая и лохматая его грива вздымалась к небу и полдня висела над полями.

Вообще-то Тудор не баловал наездами родное село Бычий Глаз — в райцентре пожарная машина имелась в единственном экземпляре. Зато уж, когда появлялся, хлопали двери и звенели стекла, а малышня висела на заборах:

— Костикэ, видал? Горит! Горит!

— У кого горит?

— Да у Назару, пожарная у ворот!

— Айда посмотрим!..

Слышно, кто-то из дому их урезонивал:

— Хватит вам! Это баде Тудор, приехал на пожарке из района…

Какой он вам баде Тудор? Шофер районного масштаба Федор Михайлович!.. Опля! — тормозит у перекрестка по-каскадерски — разворот на двух правых, гудок, шипенье, взвилась пыльная грива, а дорогу словно проутюжили. Тучи пыли подняли на ноги всю магалу, как перед ураганом: заплясали простыни на веревках — скорей-скорей! — это хозяйки, чертыхаясь, сдергивают вывешенное белье. У летних плит звенят крышки на ведрах с водой, на казанах с едой, на горшках и мисках, хозяева ругаются сквозь зубы: «Чтоб ему к черту на рога заехать, носится, будто вожжа под хвост попала!»

Очень уж хотелось Тудору встряхнуть своих сонных односельчан, чтобы надолго его запомнили, потому и заявился в Бычий Глаз, отслужив четыре года, с обезьяной на плече, привез с собой из провинции Гуантанамо… Где она теперь, спросите? Приглянулась директору школы села Обрежа, определил ее в местный зоопарк рядом с ослом, волчатами, лисами, мулом, а школьники тут же из Лианы перекрестили ее в Ляну…

— …И вот тогда на мельнице…

О чем это повествует родичам наш уважаемый жених? Ага, нечто автобиографическое.

— Я еще пацаном был… Мать послала смолоть торбу кукурузы, не помню уж, килограмм десять-двенадцать. Прихожу… Все, конечно, прут вперед. Стою, жду: ладно, скоро разойдутся. Вдруг слышу над ухом хриплый голос: «Ты чего ворон ловишь? Не зевай, парень». Оглянулся — кто бы вы думали? — и Тудор повернулся к Никанору: — Кручяну, кажется, младше тебя, дядя?

— Н-да-а, лет на десять-двенадцать, — протянул Никанор.

— Вот он и спрашивает: «Ты чей, мужик? Почему позволяешь себя обгонять?» Напустился, будто я виноват, что сзади напирают. Вы же знаете, глотка у него луженая, я голодный с утра, а он к мне привязался… Зло взяло: «А вам какое дело?» Гляжу, он обрадовался: «Вот такой ты мне нравишься, умей за себя постоять!» Схватил в охапку, подбросил вверх: «Эй, смотрите, какие орлы у нас растут! Ну-ка, товарищи, пропустите вперед сына вдовы…»

Почему жених заговорил о Кручяну? Его же о свадьбе спросили… Да он просто увиливает, шельмец, болтает о чем угодно, лишь бы не говорить о предстоящем… Или так гордится Кручяновским «благословением»? Нет, не поймешь этого Георге, шальной нрав у него был: то угощает человека стаканом вина и заодно ребра ему ломает, а то нахваливает мальчишку, что надерзил: «Не ваше дело, дядя!»

Никанор глубоко вздохнул и затих, а выдохнуть словно забыл. Ферапонт повел плечами, будто хотел скинуть громадный камень, который ему зачем-то на шею повесили. Бабушка пробормотала:

— Почему бы нам не поесть? Все остывает… — и придвинула к себе миску.

Наконец Бостан, мотнув головой, взял стакан и произнес длинный тост, похожий на запутанный моток пряжи, в котором полно оборванных ниток и начала-конца не найти.

— За сирот Георге, за всех, кого обездолила судьба… Хорошо, что мы здоровы… Но что я хочу сказать? Погода пока слава богу, значит, урожай соберем… И хорошо, что мы встретились… И, скажу, наше государство о сиротах позаботится… и да пусть исполнится, что задумано в добрый час и для чего мы собрались здесь… но желаем молодым, которые решили себе… Другим судьба иначе судила… Словом, давайте радоваться, что на земле мир и согласие и между странами дружба, и пожелаем всем людям, которые в пути, хорошей дороги…

Племянник поднял брови: «Это еще что? Вмешался, перебил, на погоду ссылается, на судьбу… При чем тут сироты?»

— …Давайте еще раз вспомним, зачем собрались мы у этого доброго стола…

Тудор разозлился — опять лукавые намеки: «давайте вспомним…», словечка не скажет прямо в лоб!

— Постой, дядя, давно хотел спросить… — И как ни в чем не бывало: — В каком родстве Георге с Захарией и Ифтением? А с Костаке, Ионом, Кирикэ?.. Постойте, — оживился он. — Давайте посчитаем, сколько у нас всех Кручяну в селе и кому они кем приходятся… Кажется, Георге нам дальний родственник?

Никто лучше женщин не сумеет распутать родственные хитросплетения.

— Я сама троюродная сестра покойному Георге, — откликнулась молчавшая до сих пор Вера, — по его мачехе, она мне двоюродная тетка. Если уж на то пошло, Кручяну — вовсе не фамилия, а так, прозвище…