Пастораль сорок третьего года. Рассказы

Они дошли до развилки, никакого жилья дальше уже не было. Неподвижный, скучающий, наполненный жужжанием лес погрузился в свой августовский полуденный сон; под соснами уже все было по-осеннему, а вверху сквозь хвою прохладно синело небо. Зеленая листва уныло и грузно свисала вниз, а трава в лесу была примята, как если бы ее повсюду нарочно вытаптывали.

— Мне кажется, что вы немного неосторожны, — сказал он ей улыбаясь, когда по его предложению они повернули обратно, — откуда вам известно, что я не энседовец и не живу в одном из этих домов, мимо которых вы только что проходили.

— Не такие теперь времена, чтобы энседовец позволил себе прогуливаться за городом с таким беззаботным видом, как вы.

— В ту минуту, когда вы очутились перед моим носом, я как раз вспоминал о майских днях сорокового…

— И наверное, думали о том, как хорошо, что все это уже позади. У вас было очень веселое выражение лица.

Он вспомнил, что в эту минуту думал о Ван Дале, и, вполне возможно, улыбался.

— Значит, вы ничем не можете мне помочь?

— Придется попытаться что-нибудь вам подыскать. Я знаю… — Он чуть было не проболтался о юфрау Пизо, которая усердно пеклась о безопасности еврейских детишек, а потому держала в своей памяти множество адресов. Но это была тайна юфрау Пизо. Следовало бы вначале спросить ее об этом. — У меня здесь много знакомых, я ведь учитель местной средней школы, преподаю немецкий, меня зовут Схюлтс, — сказал он, слегка поклонившись в ее сторону.

— Мийс Эвертсе. Я не возражаю против того, чтобы укрыться на ферме, мне бы только на время.

— Нет, ферма — это не для вас. И потом, насколько мне известно, крестьяне в здешних местах не очень-то любят нелегальных.

— Когда-нибудь им это припомнят. Могли бы пойти на риск во имя хорошего дела.

Схюлтса поразило, что она не откликнулась на его предложение. Показались первые дома, примыкавшие к лесу, — небольшие уютные коттеджи, похожие на кукольные домики, с гаражиками без машин и цветочными клумбами перед крыльцом. И снова красные, голубые и желтые плакаты НСД; усадьбы и домики по три в ряд, принадлежащие энседовцам и энседовкам, которые в 1940-м…

И вдруг он сделал ужасное открытие. Когда он прошелся насчет крестьян и она в ответ рассмеялась, он за ее спиной поглядел в окна энседовских домов. И в оконном стекле одного из домов он увидел себя и свою спутницу, как они оба прекрасным летним днем шли мимо и она прижимала к груди маленькую сумочку, вернее, она только на расстоянии казалась маленькой. Сумочку эту он раньше и не заметил. В сороковом году энседовки с ручными гранатами в таких сумочках готовились громить полицейское управление в Гааге! Чего только не спрячешь в такую сумку! Да, сумочка у нее не та, что надо. Подозрительная сумка. Ее владелица, безусловно, вышла из одного из этих энседовских домов, хотела выведать адреса нелегальных квартир, чтобы выдать хозяев немцам, — трюк далеко не новый. Вот почему она не стала его дальше расспрашивать, не хотела воспользоваться его услугами. И тут ему на ум пришла девушка в трамвае, из-за которой Ван Дале попал в тюрьму… Но как быть с ее сумочкой? Пока он не подержит ее в руке, он не сможет определить, есть ли в ней револьвер. Продолговатая и черная, она сама походила на револьвер.

— Тогда я, пожалуй, сяду в трамвай. Попытаю счастья в другом месте.

Он проглотил слюну.

— Да, пожалуй, так будет лучше. И я бы посоветовал вам одеться немного по-другому, попроще, чтобы ничем не отличаться от местной жительницы.

— Да что вы, — сказала она, обратившись к нему лицом. Она улыбалась, но глаза ее, большие и круглые, смотрели по-прежнему испытующе и зорко.

— Да-да, — сказал он, торопливо следуя за ней, — крестьяне ведь привыкли к определенному укладу жизни, а такая сумочка, как у вас… — И он гибким движением наклонился и подхватил сумочку, которую она, улыбаясь, ему отдала. Сумочка была легкой, в ней самое большее лежали зеркальце со всеми причиндалами и ключ от квартиры. Он вернул ей сумку, а она стояла, откинув голову назад, и смеялась, впервые за все время закрыв глаза, отчего она сразу стала и моложе и привлекательней.

— Значит, сумка забракована?

Чтоб как-то вывернуться, ему не оставалось ничего иного, как перейти на шутливый тон:

— Если вы приходите в крестьянский дом, то никаких сумок, а только чемодан, безобразный и огромный, а не такие вот штучки…

— Вы когда-нибудь видели крестьянскую девушку без сумки?

— А как вы сюда попали?

— Мне сказали, что где-то здесь, у дороги, можно получить хороший адресок. Но как только я увидела в поселке домишки энседовцев, у меня от страха душа в пятки ушла.

— Если хотите, я наведу для вас справки.

— Отлично, — бесстрастно, почти официально сказала она. Он поглядел на нее. С этой стороны ее лицо казалось моложе и легкомысленней. Или ему это просто показалось? Но если она действительно провокаторша, она бы легко могла притвориться более заинтересованной в тех сведениях, которые он обещал ей дать…