Пасторский сюртук

— А ведь верно, вы же были тут раньше пастором? Что-то, поди, стряслось? Люди говорят.

— Глупые наветы, дорогой мой Иоганнес. Злые языки. Я любил чистой и нежной любовью и сам был любим. Даму моего сердца звали Еленой.

— А рассказывают про целую кучу маленьких девочек, с которыми вы…

— Замолчи и не верь дурацким россказням. Я любил Елену пылко и почтительно. Чистой, целомудренной и благородной любовью. Но коварные интриганы и сплетники все испортили. Проклятый Канненгисер! Впрочем, теперь, надо полагать, он сполна получил за свои козни.

Вздыхая, и всхлипывая, и горячо уверяя в чистоте и целомудренности своей любви, Герман проделал последние четверть мили до стен Фельзенхайна. Солнце садилось, и стража на стенах уже трубила в рога. Ходили слухи, что не ровен час грянет война, и потому им велено было пораньше запирать городские ворота. Австрийцы не переставали думать о мести. Император Иосиф^{35} плел свои коварные интриги. Вот фельзенхайнские стражники и трубили в рога, тревожно поглядывая на горизонт. Пастухи гнали скотину с пастбищ в город, запоздалый крестьянин нахлестывал лошадь, чтобы до закрытия ворот доставить в город бочонки с маслом. На красном камне городской стены выделялось пятно посветлее. В этом месте Генрих Прусский^{36} проделал большую брешь и широким фронтом ворвался в город, подчеркивая тем, что взят он силой, без переговоров о капитуляции. Фельзенхайн еще не оправился от этого разорения. Церковь св. Николая и ратуша сохранились от старых времен, как и дом пробста, желтый, оштукатуренный, двухэтажный, с зелеными переплетами окон и серой соломенной крышей. В остальном город был мешаниной новых фахверковых построек и незатейливых деревянных хибарок с откидными ставнями для рыночной торговли. Черные пожарища с одинокими закопченными печными трубами. Каменный мост через Малапану кое-как залатан бревнами. Церковный колокол звонил, предупреждая обитателей, пастухи понукали стада. Обеденные дымы, серые, жирные, висели над городскими трубами.

Герман и Длинный Ганс в нерешительности стояли у ворот. Там внутри был городской суд, и стража, и палач. Беглый пастор и беглый слуга. Таких субъектов в королевстве Фридриха Великого не жалуют. Они с сомнением переглянулись. Стражник уже закрыл одну створку ворот и нетерпеливо стукнул в землю бердышом. Солнце садилось.

— Ну что, входить будете?

— Погодите чуток…

Герман пошарил в кармане сюртука и сунул Длинному Гансу талер.

— Держи. В подворотне есть ларек, распивочная для тех, кто не хочет платить пошлину и входить в город. Купи что-нибудь на ужин. А переночевать можно и здесь, под открытым небом. Да-да, вон там, в подворотне, видишь ведь, куда я показываю.

Немного западнее ворот в стене есть неглубокая ниша, а посреди нее — обмурованный колодец, возле которого в полдень освежаются городские пастухи. Над колодцем склоняется дерево — грецкий орех. Герман хорошо знал это место. И заковылял туда на больных ногах, меж тем как Длинный Ганс, зажав в кулаке блестящий талер, поспешил к воротам.

Герман покрутил ворот, вытянул из колодца ведро, утолил жажду, вымыл лицо и руки. Потом сел в холодке под деревом. Фельзенхайн. Странно — вернуться сюда. Большая чистая любовь. И большое унижение. Странно. Иногда мы встречались здесь, под орехом, теплыми летними вечерами. Елена. Маленькая, глупая, доверчивая. И сказать ей мне было нечего. Я воровал из романов красноречивые любовные клятвы и высокопарные рассуждения, а Елена слушала, открыв рот, она и не предполагала, что потребы естества можно облечь в такие красивые слова… Скоро она уже была куда ретивее, чем я. Думала, небось, что коли спозналась с проповедником Глагола Божия, то и опасности никакой нету, что это вроде как нисхождение Святого Духа. Святой Дух, н-да, покорнейше благодарю… Последний раз, когда мы тут встретились, было не очень-то весело, о нет…

Он беспокойно встал, скривился, одернул тесный черный сюртук.

— Господи, спаси и сохрани. Пожалуй, лучше всего будет завтра двинуть дальше. Незачем здесь задерживаться.

Прихрамывая, он сделал несколько кругов вокруг колодца. Церковь св. Николая предупреждающе ударила в колокол, один-единственный раз, и звук этот долго дрожал в воздухе.

— Да где ж он увяз, этот парень!

Сердитые крики возле ворот. Герман поспешил туда. Одна створка приоткрылась, и в щель пулей выскочил перепуганный Длинный Ганс. За ним бежал стражник с бердышом на изготовку.

— Ах ты, охальник! Ах, свинтус! Убирайся отсюда, пока цел, сказано тебе!

Стражник, понятно, никак не мог угнаться за долгоногим парнем. Только размахивал бердышом и бессвязно кричал.

— Что случилось-то?

Длинный Ганс утер потный лоб и смущенно улыбнулся.

— А, ничего особенного. Коммерцией верховодит стражникова жена, а она вроде как маленько помешалась на любви, и коли ты чужак, надобно иметь снисхождение и пойти навстречу. А он нас накрыл, аккурат как она опять ко мне подступила и я собирался удирать. Экая бабенка! Но припасы я получил, и выпивку тоже. А еще пустые мешки для подстилки.