Пасторский сюртук

— Нет, погоди! Черт возьми, ты не понимаешь, что означает твой новый ранг. Ну что же, объясню. Ты — мой протеже. И я намерен сделать из тебя великого человека. С той поры как покинул арену публичности, я выполняю свою миссию в уединении. По сей день люблю руководить военной кампанией, жив старый солдат, жив, понимаешь ли, но действовать я предпочитаю тайно. Другие воплощают мои замыслы и пожинают лавры. А я на старости лет заделался стоиком и отдаю предпочтение спокойной тихой жизни, а не шумной мирской суете. Мало кому ведомо, что я еще жив и в одиночестве тружусь здесь, в уединенном доме, на границе Силезии и Австрии. И однако же редко какая из теперешних европейских баталий спланирована без моего участия.

— Ваше превосходительство, но уж этого-то быть не может!

Костлявым пальцем старик постучал по столешнице и грозно посмотрел на своего протеже.

— Предупреждаю, мой юный друг. Вот здесь, под картой, футляр с парой заряженных пистолетов. Ты теперь персона высокопоставленная и знатная, а посему ни один кодекс чести не возбраняет мне вызвать тебя на дуэль. Если ты еще хоть раз скажешь, что я лгу, мы разрешим сей конфликт как светские люди. Но предупреждаю. Я старик, однако ж и теперь могу с двухсот шагов подстрелить летящего голубя.

— Да Боже сохрани! Я хоть и фельдмаршал, но человек мирный. Все, что вы говорите, для меня как слово Божие.

— Как ты сказал? Чье слово? Эк хватил…

Старик задумался. Снаружи зацокали подковы, захрустел под колесами гравий. Хлопнула дверь. Донеслись приглушенные голоса.

— Enfin, о чем бишь я говорил?

— Вы планируете все баталии, что происходят в Европе. Уму непостижимо! Но, разумеется, чистая правда.

— Exactement[29]. Я вступаю в контакт с многообещающими молодыми полководцами, посредством писем или через доверенных лиц, и предлагаю мои услуги. Отклоняют их редко. Конечно же, досадно быть зависимым от меня, но еще досаднее потерпеть неудачу. Ведь им при всей гордыне и бряцании оружием так часто недостает уверенности в собственных силах. Обыкновенно они с радостью принимают мои услуги.

— Невероятно!

— Что-о? Невероятно?

— Правда всегда невероятна, ваше превосходительство, с нею никакой вымысел не сравнится.

— Что ж. Это верно. Итак, я руковожу их операциями. Тактические подробности, понятно, уточняют сами клиенты, я ограничиваюсь тем, что набрасываю стратегию. Все победы, одержанные за последние полвека, выпестованы мною.

— Надо же! И национальных предпочтений у вашего превосходительства нет? Французов вы, полагаю, не поддерживаете, во всяком случае судя по военной истории последних лет.

— Конечно, нет. Я выше всех и всяческих границ и национальных предрассудков, я вмешиваюсь, только когда меня просят. Порой я забавы ради в разгар сражения перехожу на другую сторону. Видеть, как безмятежный полководец меняется в лице, когда победа ускользает у него из рук… Хи-хи-хи! Очень забавно. Ты упомянул о Франции. Откровенно говоря, после смерти великого Людовика родная страна действовала мне на нервы. Светские беседы, любезности, ученые дамы, литературные салоны, стихотворные послания, памфлеты против нетерпимости, нет, знаешь ли… Однако ж я с давних пор присматривался к Пруссии и твердил себе, что со временем она сумеет занять в истории величайшее место. Какая гражданственность! Какие рекруты!

— Вы чрезвычайно любезны.

— Ну, я не уверен, что как раз ты особенно типичен… Словом, еще когда Фридрих был наследным принцем, я написал ему и предложил мои услуги. Поначалу он заартачился, ты ведь знаешь, как обстоит с молодежью…

— О да.

— Молодые люди заносчивы, а трезвости суждений у них ни на грош. Однако ж в конце концов он взялся за ум. Да ты и сам знаешь, как все было. Что до моих услуг, думаю, у Фридриха Великого нет повода для недовольства.

— Ваше превосходительство, как подлинно историческая правда, все это крайне интересно и поучительно, но я не понимаю, какое место вы прочите мне.

Старик пошарил по столу, нащупал серебряный колокольчик и с хитрой усмешкой погрозил своему адепту.

— Сейчас поймешь!

От пронзительного звона у Германа душа ушла в пятки. А колокольчик так и заливался — будто горстями разбрасывал серебряные зернышки. Дубовая дверь распахнулась, и в кабинет бесшумно шмыгнули три лакея в черном, сгибаясь под тяжестью громадных плетеных корзин.

— Монсиньор?

— Приступай, Игнацио!

Мрачный смуглокожий челядинец сбил новоявленного фельдмаршала с ног. Жесткие пальцы раздели Германа с таким же проворством, с каким крестьянка ощипывает каплуна. В мгновение ока он оказался в костюме Адама, только веревочка с «зубным» амулетом болталась на шее. Герман волчком плясал в шустрых лакейских пальцах. Надушенное чистое белье. Батистовая сорочка с пеной кружев, синие штаны из превосходного сукна, лакированные полусапожки и шитый золотом камзол. Потом его силой усадили на стул, прошлись по носу пуховкой.

— È basta. Хватит, Игнацио. Дай-ка взглянуть.