Пасторский сюртук

— Хо-хо! Ну так что же, ваше превосходительство, благоволите сделать разъяснения.

Белый беззубый рот скривился в жутковатой усмешке. Старик все еще был вне себя от ярости. Голова тряслась. Рука, прижатая к серебряному рту горгоны, словно заглушала ее вопль.

— Изволь. Положение тебе известно. Завтра армиям предстоит крупная баталия. А позавчера у принца Генриха случился тяжелый приступ давней болезни (у него свищ прямой кишки) — как нельзя более кстати! — и он отбыл в Спа, на воды. Я посоветовал королю Фридриху назначить командующим Траутветтера. Ха! Он слегка удивился. Ведь Траутветтер уже много лет в опале. Но король слишком умен, чтобы пренебречь моими советами. Сегодня ночью Траутветтер явился сюда на инструктаж. Я как раз намеревался послать за тобой, но каково же было мое удивление, когда я внезапно увидел тебя у фонтана. Н-да! Мой замысел ты уже понял. Траутветтер заперт в своих комнатах, вернее сказать, стоит сейчас передо мной, ибо отныне ты и есть Траутветтер, а то, что у меня во дворце сидит под замком какой-то полоумный дезертир, касательства к этому не имеет. Карета ждет во дворе. Ты немедля едешь в армию и принимаешь командование. Завтра ты одержишь блестящую победу. После чего можешь открыть, кто ты такой, и жить дальше как увенчанный лаврами полководец лучшей из армий.

— А если я не хочу?

— Вздор! Конечно же, хочешь. Разве ты не мечтал о лаврах полководца? Наверняка, и не один раз, а тысячу!

— А вдруг я проиграю баталию?

— Значит, старый баран Траутветтер сызнова сделал глупость, все, пожалуй, именно этого и ждут. Ты же, разумеется, без долгих церемоний вернешься к своей прежней ипостаси. У тебя есть шанс выиграть всё, а терять тебе нечего.

— Это безумие.

— Ради этого шанса тысячи славолюбивых молодых людей руку бы отдали на отсечение.

— А ну как они меня узнают?

— Узнают? Тебя?

— То бишь не узнают Траутветтера? A-а, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

— Не волнуйся. Опальный Траутветтер без малого одиннадцать лет безвыездно жил в своем имении. Вполне естественно, что он немножко изменился. К тому же тебе совершенно не о чем беспокоиться. Ты ведь вылитый Траутветтер.

— Но я даже полувзводом никогда не командовал!

— Ну и что? Ты и не догадываешься, как мало смекалки и умений потребно, чтобы командовать армией. Случалось, баталии выигрывали и пьяные генералы, и спящие, и сумасшедшие, и слабоумные, и даже такие, кого вообще не было на поле битвы. Тебе ли не знать. Ты ведь читал мои мемуары, а этого более чем достаточно. На всякий случай вот в этом письме я набросал кой-какие советы и указания. Если окажешься в затруднении, сломай печать.

Герман недоверчиво буравил взглядом красную сургучную кляксу.

— Безумная затея. Двух минут не пройдет, как меня разоблачат.

— Отнюдь. Ты одержишь блистательную победу. И завтра вечером станешь великим человеком, а ведь ты всегда об этом мечтал.

— Увы, да, только мне все представлялось несколько иначе, и…

— Ты, поди, вообще не очень задумывался о том, как все будет, верно?

— Пожалуй, что так.

— Лавровый венок иметь хочешь, а потрудиться ради него — нет?

Герман хмыкнул.

На мгновение стало тихо. Запертый солдат устал громыхать. На востоке у горизонта уже обозначилась алая каемка утренней зари, и кабинет был погружен в призрачный полумрак. Свечи догорали. Лакеи дремали у стен, и даже портреты словно бы клонило в сон, и они хлопали глазами. Только лик Медузы в красноватых отблесках на кирасе герцога все еще бодрствовал, беспрерывно испуская свой оцепенелый вопль. Лицо старца в огромном курчавом каштановом парике было страшно маленьким и бледным.

— Ну, так что ты решил?

— Не знаю.

— Пожалуй, это единственный твой шанс.

— Знаю.

— Сиди в болоте, коли хочешь. Священником, солдатом, узником сумасшедшего дома — да кем угодно, черт побери! И тешься мыслью о единственном в твоей жизни случае, когда Фортуна с улыбкой схватила тебя за рукав, а ты, будто второй Иосиф, бросился наутек.

Герман хлопнул маршальским жезлом по ладони.

— Боже сохрани! Тогда, пожалуй, стоит попытаться. Адъютант!

— Вот это другой разговор. Удачи! Буду несказанно рад, если ты окажешься достоин своего нового платья.

— Поживем — увидим.

Дверь распахнулась, вошел молодой офицер, стал во фрунт.

— Ваше превосходительство!

Герман открыл рот и нимало не удивился, услыхав из собственных уст хриплый раскатистый бас Траутветтера.

— Хо-хо! Отлично. В путь! Хм. Навстречу битве. Кстати, как тебя зовут, мой мальчик?

Адъютант изобразил улыбку. Одна из обычных давних шуток старика. Только бы не подать виду…

— Капитан фон Кнопфен, ваше превосходительство.

— Хо-хо, отлично. Так держать!

Герман оглушительно захохотал, в душе досадуя на траутветтеровскую тупость. Образ полководца всегда рисовался ему более импозантным, романтически чернокудрым, величавым. Перспектива завоевывать земную славу в ипостаси полоумного пьянчуги выглядела далеко не столь привлекательно.

Траутветтер отсалютовал маршальским жезлом, и старец с тонкой усмешкой склонил голову. Руки его неподвижно лежали на столе.

— Bon chance, mon vieux[31]. В добрый час.