Пасторский сюртук

— Я люблю тебя! — выкрикнул он. — И ты не потерпела неудачу, да и я тоже. Мы сражались и одержали победу, и хоть мы знать об этом не знали, здесь была цель, всегда была, — наше воссоединение. Ах, еще час назад, внизу, среди шлюх, я думал, что все случившееся — ужасное, катастрофическое поражение. А оказывается — прелюдия к невероятному событию, к нашей встрече, к нашему воссоединению. Эрмелинда, любовь моя, сестра моя, я достиг цели, теперь это реальность. — Он пал перед нею на колени, обхватил руками бедра. Они долго смотрели друг на друга и ждали. Ждали новой катастрофы, которая сокрушит их надежды. Но ничего не происходило. Быть может, они пришли к той цели, что была уже не просто точкой покоя между двумя ужасными реальностями. Быть может, они одержали победу. Наперекор всему.

Они смотрели друг на друга, что-то произошло. Как это описать? Какими словами выразить происходящее? Зеркала стали окнами, распахнутыми в цветущий сад. Из грязной дырки от сучка в половице забил родник и озерцом разлился у них под ногами. Он стоит перед нею на коленях, обнимает ее бедра. Я не хочу пока обладать тобой, хочу пока только ощутить, что ты есть. Они смотрят друг на друга. Их плоть внемлет саду и журчанию родника. И деревья протягивают ветви из зеркал, дарят им тень, и комнатушка шлюхи превращается в тенистую беседку. Он видит, как тени листвы и солнечные зайчики пляшут на белых ее плечах, она сняла соломенную пастушью шляпу и расстегнула платье на груди, ведь летний день пышет зноем, а прогулка была долгой. Но здесь в зеленой тени царит зеленая прохлада, ласковая, напоенная теплыми летними ароматами. С дерева нерешительно слетает лист, опускается на их сплетенные руки. Полуденный час, когда стада собираются под сенью рощ и пастухи дремлют, уронив голову на плечо. В зеленых нарядах деревьев спят птицы, точно драгоценные игрушки. Только родник, искрясь солнечными бликами, все журчит по красновато-коричневым камешкам, звонкий, прохладный…

Ход часов замирает. Чья-то рука ложится на колесо прялки, останавливает его круженье. Весь мир обращается в слух. Такое бывает, но очень редко: весь Божий мир — травы, животные, люди — разом задерживает дыхание, прислушиваясь к тихому голосу, зовущему из речных далей. И ощущения наши описанию не поддаются — то ли муки совести, то ли память о тяжком грехе. Мы никогда не говорим об этом впоследствии, ибо нужные слова давным-давно исчезли из нашего языка. Мы встряхиваемся, будто куры, пытавшиеся сбежать, проводим рукой по лицу, вздыхаем, бормочем какие-то будничные слова. И забываем, забываем так крепко, как забывают только благодарность и вину. Лишь дети надолго остаются задумчивы и встревоженны.

В этот краткий миг полдневного вселенского покоя средь летней жары герой распростерт у ног любимой, и оба недосягаемы, неуязвимы. Наверное, они заключены в самом центре хрустально прозрачной бездумной рассеянности, что объемлет мир, преображая его в спящий сказочный дворец, где люди оцепенели в разгар своих дел, задумчивые и кроткие, в паутине времен, обвевающей оцепенелые члены. Кругом безмолвие и медленный дождь пылинок. Но в самом сердце дворца — цветущий сад влюбленных.

Они смотрят друг другу в глаза, и что-то происходит. Взглядом они проникают друг в друга. Вот мой брат. Вот моя сестра. Будто солнечный луч осторожно пронизывает воду. И вода пресуществляется в вино, бурлит, и вскипает, и наполняет чашу возможностей, и плещет через край перламутровой пеной, похожей на зыбкий венчик цветка…

— Ты моя сестра. Я узнаю тебя.

— Мой брат. Мой любимый.

Герой приникает лицом к ее колену. Она касается ладонью его волос. Им не нужны слова. Они знают, что достигли цели. Покоятся в сердцевине вселенского покоя, в зеленой обители любви, и реальность их — плодоносная земля, куда более щедрая и богатая, чем самые смелые догадки и мечты о возможностях. Вовне прошло всего лишь несколько минут, а здесь, внутри, мимо приюта их покоя шествуют Часы — по-матерински ласковые женщины в белых одеждах, с пучками колосьев и полными корзинами плодов. И первый день клонится к вечеру. Солнце заходит, празднуя свой триумф, — долгое нетерпеливое странствие наконец достигло цели. Алый свет пробивается под кроны деревьев, озаряя влюбленных своим огнем. И герой узнаёт этот свет, некогда холодный отблеск в бесплодной мистерии, которой обречен одинокий. Теперь настал час влюбленных. Вместе они взойдут на костер, чтобы сгинуть и возродиться в пламенах. И вознесутся в небесную высь и станут звездным знаком. И люди будут ночами указывать на их место в зодиаке и говорить друг другу: Видишь? Влюбленные! Как ярко сияет их звезда…

О, эти тесные, душные маскарадные костюмы, огнем жгущие плечи. Герой сбрасывает хитон. Богиня срывает одежду шлюхи, губы ее лепечут слова, наконец-то обретающие утраченный смысл. Я хочу! И одежда на полу истлевает, как палая листва, и герой чувствует, как унизительное телесное бессилие мало-помалу оставляет его члены. И он видит ее наготу глазами, вновь обретшими невинность. Чистый и нагой пылает их костер.