Пастушья корона

К удивлению Тиффани, остальные ведьмы встретили её слова с восторгом и даже похлопали ей, и в кои-то веки госпожа Увёртка от души заулыбалась.

– А этой мопсихе поперёх путю не шлындрай! – заметил Явор Заядло.

– Ах-ха, – поддержал его Громазд Йан. – У ней зубья как у волчуньи.

– Ну что, подавай сюды этих эльфьёв, мала громазда карга, ужо мы им наваляем боки! – крикнул Большой Человек, и Фигли вновь разразились воинственными воплями, вскинув свои мечи и дубинки:

– Нак-мак-Фигли не сдаются!

– Громазд подзадник для всего чучундрачества!

– Долой королька! Долой кральку! Нас не окрутнёшь!

Тиффани улыбнулась:

– Если Белладонна права, эльфы явятся уже этой ночью, когда на небе засияет полная луна. Дамы… и Джеффри, – обратилась она к ведьмам, – ступайте по домам и отдохните немного. А мне надо лететь в мой удел. Доброй ночи и удачи вам всем.

– Да осияют наш путь звёзды и оберегут нас благоприятные руны! – с важным видом провозгласила госпожа Увёртка – она всегда старалась, чтобы последнее слово оставалось за ней.

Тиффани любила маленькую комнатку, в которой она выросла. Родители не стали там ничего менять. Когда не было дождя или сильного ветра, Тиффани спала с открытым окном.

Вернувшись домой, усталая после долгой дороги, полная тревоги из-за предстоящих испытаний, но исполненная надежды передохнуть хотя бы несколько часов, она была счастлива очутиться в своей комнатке, такой родной и знакомой. Комната давала ей силы, давала чувство, что она, Тиффани, наконец-то очутилась там, где ей место. Ведь она – Болен.

«Встаю с постели – Болен, иду спать – опять же Болен», – прошептала она с улыбкой. Так любил говорить её отец. Это была их семейная Шутка. В детстве Тиффани закатывала глаза, услышав Шутку в очередной раз, но теперь мысль о ней согрела её.

А на полке в комнате стояла фарфоровая пастушка[68].

Матушка Болен.

Рядом Тиффани положила пастушью корону.

От Болена к Болену, от старшего к младшему.

Земля Под Волной… Так переводилось имя Тиффани с языка Фиглей. Тир-вар-фойн, Тиффан, звала её кельда. В самом звуке её имени была заключена магия, настоящая магия изначальных времён.

Ночь была тиха и ласкова. Тиффани говорила себе, что надо хоть немного поспать, иначе потом она будет совершенно без сил. Но она просто лежала в темноте, Эй прижималась к её боку в поисках тепла, а снаружи ухали совы, опять и опять, словно предупреждали о чём-то…

За окном поднималась полная луна, огромный серебристый круг, который засияет в небесах и станет маяком для эльфов.

Веки Тиффани смежились…

А душа её перенеслась в меловую яму. В руке Тиффани лежала пастушья корона, её пять гребней сверкали в свете луны, и раковина сияла, словно аквариум по ту сторону времени.

Тиффани слышала рёв древнего моря в изгибах крохотных раковин, превратившихся в мел холмов у неё под ногами.

Она качалась на его волнах…

К ней приближалась огромная рыбина – зубастая, уродливая, страшная.

Тут в её голове подал голос доктор Хлопстел[69].

– Дунклеостей[70], – пояснил он, когда создание величиной с дом проплыло мимо. Потом: – Мегалодон[71].

Мегалодон тоже был огромным и явно очень плотоядным – такого множества зубов зараз Тиффани никогда в жизни не видела. Следом явились морские скорпионы, покрытые бронёй, вооружённые клешнями. Но никто не обращал на Тиффани никакого внимания. Казалось, она имеет право быть здесь.

А потом внимание Тиффани привлекло совсем небольшое создание, ощетинившееся множеством синих игл.

– Эхиноидея[72], – подсказал доктор Хлопстел.

– Верно, – подтвердило создание. – А ещё я – пастушья корона. Во мне скрыт кремень. И использовать меня можно по-разному. Некоторые зовут меня морским ежом, другие – чёртовым пальцем, но здесь, сейчас, на этом самом месте, зови меня пастушьей короной. Я ищу истинного пастуха. Где найти такого?

– Дай подумать, – услышала Тиффани собственный голос. – Я – Тиффани Болен, и мой отец – лучший из пастухов.

– Мы знаем его, – отвечало создание. – Он хороший пастух, но не самый лучший. Ты должна найти лучшего из лучших.

– Я всего лишь ведьма, – сказала Тиффани, – но я постараюсь помочь. Я много работаю, в основном ради других людей.

– Да, – сказала эхинодея. – Мы знаем.

«Я разговариваю с подводным жителем, – подумала Тиффани. – Это нормально?» Это был Здравый Смысл, не Задний Ум.

– Это странно, – заметил доктор Хлопстел. – Но не более странно, чем провалиться в кроличью нору с колодой карт[73].

«Дайте-ка подумать, – сказали Задний Ум и Дальний Умысел. – Если бы говорящие морские создания были обычным делом, мы все знали бы об этом. Значит, это особенное явление, специально для меня».

И тут раздался голос из ниоткуда, словно сам Океан заговорил, преодолев бездну времени:

– Тиффани Болен – всем пастухам пастух, ибо она ставит других превыше себя.

И пастушья корона у неё в руке налилась теплом, засияла изнутри золотым светом. Семейная реликвия, передававшаяся из поколения в поколение – к матушке Болен, от неё – к Джо Болену, а теперь вот к Тиффани.