Пастырь Вселенной

Повелитель Анданора негромко сказал гвардейцам нечто на незнакомом Владимиру языке — а это был специальный, внутренний язык, язык императорской гвардии. Он был глубоко засекречен, и его не знал никто, кроме Императора и самих гвардейцев. Трижды за почти бесконечно долгую историю Анданора он разглашался или выведывался противником — и после казни виновного его всякий раз полностью составляли заново, с нуля. После слов Императора Володю вновь подняли и, как был, прислонили к светло-серой стене тронного зала, оказавшейся очень странной консистенции. Стена была даже не как студень, но как кисель или жидкая манная каша, и казалось странным, как это она вообще стоит вертикально и не стекает к императорскому трону. Штурмовики вдавили руки и ноги Владимира в податливую массу и отпрянули на мгновение. И вот за эту долю секунды — а Владимир был почти уверен, что сейчас просто шмякнется всем телом на пол, столь зыбким было странное вещество, — стена внезапно затвердела до каменной плотности, и Володя ощутил на собственном опыте, каково это — быть заживо вмурованным в полностью затвердевший цемент. С невольной тревогой Владимир отметил, что в ловушке оказались и руки по локоть, и ноги выше колена, наискосок; и спина, и задняя часть головы до самых ушей также были внутри стены — увяз каждый волосок. А вот все беззащитные места — грудь, лицо, живот, то, что ниже живота, — теперь было доступно для любых пыток и издевательств. Что и говорить — сама конструкция стены, простая, как и все гениальное, явственно указывала на то, сколь серьезно и со знанием дела работают на Анданоре с заключенными. Повелитель знаком велел гвардейцам удалиться, что те и проделали, пятясь с благоговением на лице.

— Здравствуй, Владимир, — почти без акцента сказал Император по-русски.

— Приветствую вас, Император, — ответил Володя, хорошо понимая, что одно неверное слово — и аудиенция будет закончена и его передадут в руки охочих до пыток палачей.

Володя подумал, что если он ошибся и это не сам правитель, а, скажем, один из министров, то ему все равно будет лестно услышать, что его спутали с Императором.

— Перейдем сразу к делу, — сказал Император, бесшумно ступая по мраморному полу, от встречи с которым до сих пор болел и зудел Володин нос, а вот почесать-то его теперь было никак нельзя, руки-то — в стену вмурованы.

— Отвечай мне просто, честно и кратко.

Владимир хотел было кивнуть, но, словно схваченный за волосы невидимой рукой, ответил без жестов:

— Хорошо.

— Итак, — сказал Император, — ты член Сопротивления?

— Да.

— Это ты соблазнил Лею? — Император удовлетворенно опустился на массивный золотой поручень своего трона, обращенный к стене, лучше, чем паутина муху, сковавшей Владимира.

— Да, — кратко ответил Володя с тайной надеждой, что этот ответ позволит хоть немного смягчить участь его жены.

— Ты сделал это при помощи гипноза? — спросил Император.

Володя задумался на мгновение и решил, что, быть может, тут можно тоже блефануть, как с Зубцовым.

— Да, — соврал он.

И увидел, что стена напротив, по другую сторону от трона, обрела вдруг концентрированно красный цвет по центру, словно там вскочил волдырь диаметром метра два, с размытыми краями, расположенный строго напротив Владимира.

На губах Императора заиграла многозначительная удовлетворенная улыбка, он легко поднялся с поручня — его густо-черный плащ внезапно заиграл в лучах люстры переливами спектра, будто сотканный из неведомой землянам алмазной ткани, — и, подойдя к Владимиру, ударил его в челюсть рукой, облаченной в золотую кольчужную перчатку. Володина голова не могла не только уклониться, будучи вмонтированной в стену, но даже и просто дернуться от удара, и оттого боль от столь жесткого соударения с императорской дланью была почти невыносимой.

— Читал ли ты сказку про Пиноккио, Владимир? — совсем уж неожиданно для Володи спросил Император.

— Д-да, — запинаясь, ответил пленник, отметив при этом, что от этого ответа пятно на стене напротив бесследно исчезло.

Император обернулся, демонстративно взглянул на рассосавшуюся красноту противоположной стенки и назидательно сказал Владимиру, подняв указательный палец:

— У деревянного человечка из земной сказки, когда он врал, рос нос. Помнишь?

— Да, — односложно откликнулся Владимир, сглотнув.

— У обычных, не деревянных, людей, когда они врут, краснеют щеки. Так?

— Да, — вновь покорно ответил Володя, уже сообразив, что в эту «чудесную» стену вмонтировано нечто наподобие детектора лжи.

— У такого же матерого партизана, как ты, — с полуулыбкой молвил правитель, — конечно, ни нос не вырастет, ни щеки не покраснеют. Но, услышав ложь в адрес моей божественной особы, — Император возвысил голос, — краснеют стены этого дворца. Тебе ясно?

— Ясно, — отозвался Володя.

— К тому же, — доверительно добавил Император после паузы, — та стена, где ты болтаешься, стала еще краснее, чем та, что напротив. Я другую стенку специально для тебя включил, чтобы виднее было, за что тебя будут наказывать. Понял?

— Да, — ответил Владимир.