Пастыри чудовищ. Книга 3

— О прошлом — да. Но о настоящем ты знаешь куда больше. Зачем ты и другие изгнанники вступили в союз с этими людьми? Почему не отвернулись, даже зная, что те творят? Почему ты…

Она не продолжает, но и без того ясно, что речь о Касильде Виверрент. Лицо даарду перекашивается совсем, глаза сверкают через тёмные пряди, и она выдыхает одно слово — длинное, свистящее, на которое Мел отзывается приглушённым ругательством.

— Разменная клятва, — переводит Гриз Арделл.

— Священна даже для дурных корней, — вышёптывает даарду. — Переступишь — кровь убьёт тебя. Хотела, чтоб ты знала, сестра. Чтоб поняла.

— А вторая? Это клятва «службу на службу», к ней прибегают редко, я знаю — но значит, клялся кто-то и со второй стороны? Чем и в чём?

Терраант прерывисто дышит, с носа у неё капают слёзы. Она выглядит пойманной, отчаявшейся. Но предчувствие шепчет, что она скрывает что-то страшное. Если сейчас использовать Дар Воды, попытаться при помощи вод фонтана выбить у неё из руки веретенщика… успею или нет?

— Кто и в чём? — повторяет Гриз Арделл, и в голосе у неё — свист кнута. — Вы клялись кровью и остатками связи с Ардаанна Матэс — что исполните любую порученную службу, так? А он? Клялся Даром, верно? Или был какой-то особый ритуал?

Шпильки выскальзывают из её причёски, тихо звенят о мрамор — выпускают на свободу каштановые пряди. И наверняка у неё сейчас в глазах эта невыносимая, безумная зелень, которой так сложно противостоять, которая говорит всё лучше слов. Даарду глядит варгине в глаза, и отшатывается, обмякает, словно понимая что-то.

Например — что ритуал клятвы со второй стороны мог быть фальшивым.

— Кто броню пробьёт, крепче древних стен? Зверь, что род хранил девяти колен, где к руке рука, где Печать — в Печать, лютый зверь стальной там начнёт крепчать…

Этого я ждал меньше всего — вместо ответов или угроз Хаата бормочет стихи. Что-то будто смутно знакомое, древняя загадка про родовой атархэ. Хаата что-то говорит Арделл на языке даарду (я разбираю только «Сиаа-Тьо») — и дальше их разговор идёт тоже словно бы на другом языке. Они читают вопросы и ответы в глазах друг друга — мы же слышим лишь отголоски.

— Так вы всё же решились.

— Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем хуже. Для всех корней — дурных, добрых… всех! Показала тебе… хотела, чтобы ты поняла.

— Почему ты сразу не сказала?

— Ты должна ему. Должна ему клятву! Должна ему службу! Не могла сказать. Не тебе, сестра!

«Всесущий», — бормочет Мелони сквозь зубы. И я вспоминаю рассказы малышки Йоллы о какой-то истории с верховным жрецом даарду, когда Гриз пришлось дать ему клятву служения… Значит, Хаата и другие изгнанники решились поднять восстание против своего жреца? Свергнуть его или даже хуже?

— И ты наверняка знаешь, что только так.

— Этот зверь могуч, этот зверь хитёр, паче всех мечей клык его остёр, верь, что щит любой обратишь ты в тлен, коли зверь с тобой девяти колен.

Шёпот даарду дрожит, а на измученном личике за отчаянием теперь ещё — всепожирающая, страстная надежда. Гриз Арделл откликается этой надежде понимающим кивком.

— И в чём они поклялись вам? Отыскать его?

— Не отыскать, нет, сестра… освободить. Они… знают, да.

Хаата словно забывает, что она предатель, что на руке у неё — веретенщик. Делает шаг, словно вырастая в своих серых крапивных отрепьях. И шепчет с загоревшимися глазами:

— Знают, где он… хитрый зверь, прятался, нашли. Теперь только освободить. Чтобы — в нужную руку.

— Но вы не сможете…

— Нет, не мы! Нужная рука нашлась. Нужная Печать. Истинный, кто может его укротить. Понимаешь ли?

Я не понимаю ничего, только сердце стучит и колотится, и аромат роз наплывает волнами — тревожный, острый. Куда идёт этот разговор? Почему Арделл кивает так, будто всё уже сказано?

— Понимаю, Хаата. Теперь последнее. Но перед тем, как проститься — знай, что я отзовусь тебе. Слышишь? Если нужно будет — я всегда отзовусь тебе.

Голос у неё грустный и ласковый, словно растаётся с дорогой подругой. А Хаата в ответ плачет, уже не скрываясь, и улыбается искорёженной, страшной улыбкой того, кто всё решил.

— Ты выполнила приказ о Касильде Виверрент, — говорит Гризельда Арделл. — И ты избегала меня, чтобы я не спросила этого… верно? Кто был во втором приказе? Эвальд Шеннетский?

— Ты.

Хаата чуть стискивает в пальцах шипящую тварь и наконец прорывается в смех — полускрип-полушелест. Смех сотрясает её, и с трудом можно разобрать слова.

— К нему… не подойти… сразу они знали… не хотели показывать, кто… Сказали — тебя. Тебя! И других… чтобы не поцелуй. Чтобы не проснулась. Не позову, сестра! Не зовут оттуда.