И то ли от пахнущего ванилью дымка, то ли от мерного чтения пунктов, шелеста страниц — я впадал в утлое, покорное оцепенение. Безнадёжное, как похмелье после четырехдневной пирушки. Пробегал взглядом один за другим многословные, спорные пункты, привязывающие нас к поместью Мертейенх, пока тварь в угодьях тейенха не будет «стопроцентно мертва». И покорно кивал, хотя мог бы сказать: «Эй, постойте, пункты с сорок второй по семидесятый что-то спорные, мне надо бы посоветоваться с напарничком». Потом разыскать комнату, выделенную Нэйшу, взять коллекционера за грудки, спросить напрямик: «Ты что творишь?! Ты зачем на это вообще подписался?!»
«Вам покажут вашу комнату, господин Гроски» — почему у них тут всё-таки не слуги, а бледные немочи? Мысли путаются, тонут среди переливов тейенха, как в сладковатом дыму, нужно потянуть время, нет, опросить лесничих. И только приставучий, неотвязный звон в ушах… нет, это как будто визг где-то изнутри… тейенх, тейенх, что же я помнил про тейенх, что-то важное про эту рощу. «Ваш напарник зовёт вас, господин Гроски», — и я покорно иду на зов, будто жертва, которая понимает, что от прыжка хищника не уклониться — а в мире же есть только жертвы и хищники, я же от кого-то слышал это…
Коридоры тоже путаются, путаются и ветвятся. И в них полно трофеев — шкур, и клыков, и голов с мёртвыми глазами. Трогири снова прилип по пути — Боженьки, откуда только выскочил? В его рассказе сменяются ловушки, взлетают в прыжке обречённые звери, пытаются уйти из облавы, скрыться от преследования, не понимая — что обречены, что по пятам идёт охотник… Чучело оскаленного кербера. Панно с перьями пятнадцати грифонов. Два жала мантикоры — глядятся друг в друга…
Вывели не к воротам — к выходу за правым крылом поместья. «Вот помещения егерей, а за ними вход на территорию тейенховых рощ, вы можете зайти, оглядеться, ознакомиться …» Нэйш в чёрном плотном костюме (расстался с трауром?), с сумкой на боку кивает — «Да, разумеется. Нет, оружие всегда при мне. Начну с небольшой вылазки вдоль ограды. Посмотрю местность, следы, сигналы в лесу. Тем временем Лайл опросит лесничих, у него это получается куда лучше, да, Лайл?»
Мантикора забери — да он улыбается. Мягкой, почти светлой улыбкой того, кто вот-вот чудо узрит! И Мертейенхский наследник кивает, успокоенный, осеняет даже вслед каким-то знаком благословения…
— Идём же, Лайл.
Мне-то куда? А, туда, где высокая зубчатая ограда и невысокая калитка, в которой светится хранящий артефакт. Калитку уже с приглашением приоткрывают, а за ней возвышаются, приветственно протягивают руки теплые деревья, навсегда впитавшие то ли солнце, то ли огонь Йенха Пламядарителя… А под деревьями, гуляют алапарды, и драккайны, и яприли, а ещё гуляет Зверь, который — над ними… Но мне ведь не туда? Нэйшу туда, точно. А мне вон в те домики, справа и слева, мне — говорить с вольерными, мне повезлоя не хищник, меня уберегли… кто? От дурных дорог бережёт Перекрестница…
Пальцы правой руки подползли к карману, где лежал подаренный Амандой амулет. Коснулись сложной вязи — сходящиеся-расходящиеся пути… колет кончики пальцев — или, может, это Печать откликается холодом…
Пальцы левой руки сжали чёрную ткань. Нэйш остановился на полушаге. С искренним интересом опустил взгляд на свой локоть, в который вцепился я.
— Не ходи.
— Лайл. Ты здоров? На нас вообще-то смотрят.
— Я здоров, а ты окончательно рехнулся. Куда тебя вообще сейчас несёт? Ты хоть карту их угодий запросил?
— Думаешь, она нужна на этой маленькой охоте?
Ресницы приподнялись, открывая застывший, тусклый голубоватый лёд. Обращая светлую, полную ожидания улыбочку во что-то жуткое.
— Лайл. Ла-а-айл, — я поклялся, что если уйду из питомника, никогда больше не назовусь своим именем. — Ты ведь с нами восемь лун уже. Пора было бы привыкнуть и научиться распознавать…
— Да что ты несёшь?! — теперь я пытался тащить его назад. Всё равно что пытаться сдвинуть с места королевский дворец Вейгорда. Испарина выступила на лбу, ноги соскальзывали, но я всё не сдавался и шептал, почти не слушая, что говорит он: — Ты хоть понимаешь, что отсюда нужно уходить, этот Трогири лгал, не знаю, в чём, но всё неспроста, куда ты лезешь, не ходи, мы же тут будто в…
Крысы остро чуют ловушки. Даже через дурман.
Амулет Аманды покалывал грудь — или кололо изнутри?
Улыбка Нэйша — выстывшая и жёсткая, теперь казалась высеченной в камне. Хотя и была одобрительной — «Ну вот, молодец, что понял».
— Знаешь, что примечательно, Лайл, — прошептал напарник, мягко нажимая на моё запястье (пальцы разжались сами собой, запястье словно ужалило болью). — Когда в клетку попадают два хищника… никогда не ясно — кто из них окажется добычей.
Он похлопал меня по плечу. Улыбнулся лёгкой и радостной безумной улыбочкой, шепнул: «Осмотри дом, Лайл, только осторожно».
И канул за калиткой между молчаливых егерей — и калитка закрылась за ним, прежде чем я успел пожелать ему хотя бы милости Перекрестницы.
ЗВЕРЬ