Пасынки Луны. Часть 2 (СИ)

Затем она шагнула к Каратовой, девушки обнялись и расцеловались. От моей подруги Машка перешла к Милане, затем к Ясухару. Лобзание, доставшееся японцу, было, пожалуй, скуповато, зато то, что получил следом от Муравьевой я, заставило меня потом виновато покоситься на Светку. С Юлькой «длинноножка» обменялась поцелуями через стекло – на прозрачной стенке куба так и остались отпечатки их губ.

Обойдя таким образом всех, Машка встала на конец луча звезды – и под новый удар гонга разделила судьбу моей сестренки-первопроходца.

– Подожди, я же еще своего слова не сказала! – с упреком бросила ей молодая графиня.

Муравьева, как видно, поняла – но смогла лишь развести руками: что уж, мол, теперь.

– Можно сначала я? – поднял тут руку Тоётоми. – Я должен кое в чем признаться…

– На самом деле ты – Четвертый Центаврус? – попытался неуклюже пошутить я.

– На самом деле я – соучастник детоубийства, – выдохнул Ясухару. – Пусть и невольный – что сие меняет? Я до последнего не верил, но Оши по моей просьбе сходила и подтвердила: у спрыгнувшего со стены фон Функа –вахмистра, что стрелял в княжну Багратиони – в посмертной ауре остались следы приема моих благовоний. Они – сии благовония, а не следы, понятно – делают человека чрезвычайно внушаемым. А изготовил я их для Светлейшего князя Всеволода! Тот сказал, что не доверяет староладожской черни и хочет подстраховаться. Но на впавших в немощь магов сей аромат тоже действует…

– Так я и знала! – воскликнула Воронцова. – Вот же гад!.. Романов – не ты, самурай, – поспешно уточнила она для печального Тоётоми.

– Я тоже виноват – что доверился подлецу, – ответил Ясухару, после чего чинно, в японской манере, поклонился Милане, Светке, Юльке, Машке и мне.

– Что до меня, то каяться ни в чем не стану, – взяла наконец слово молодая графиня. – Просто скажу: будь у меня выбор, в какой компании встретить смерть, лучших товарищей себе я бы не пожелала. Хотя, конечно, предпочла бы повременить еще лет пятьдесят, но что есть – то есть. Всем спасибо – и увидимся в Пустоте!

– Увидимся в Пустоте! – Каратова, похоже, решила быть краткой. Кивнув всем стальным, она медленно подошла ко мне. – Все же мой поцелуй у тебя будет последним! – прошептала, то ли намекая на вольность, допущенную недавно Муравьевой, то ли просто подводя некий итог.

Когда через минуту (или через три? или через тридцать три?) Светкины губы оторвались от моих, Воронцова и Тоётоми уже находились внутри своих стеклянных кубов – должно быть, деликатно решив дать нам с Каратовой иллюзию уединения. Странно, гонга я не расслышал…

– Прости, что втянул во все это… – тихо проговорил я.

– Прости, что не смогу в решающий момент стоять рядом и держать щит, как обещала… – выдавила улыбку Светка, но из уголка ее небесно-голубого глаза выкатилась и сбежала вниз по щеке одинокая блестящая капелька.

– Мы будем рядом, – возразил я. – И ты будешь держать больше, чем просто щит!

– Значит, все в порядке! – еще одна слезинка скатилась вниз по ее лицу. – Ну, я пошла…

Глядя мне в глаза, спиной вперед Каратова отступила к последнему еще не занятому углу пентаграммы. Прозвучал гонг, и стеклянные стены окружили девушку, отрезая от меня и от мира.

А потом все пять кубов разом озарились золотистым светом – кажется, не причинившим заключенным в них ни малейшего вреда – и только теперь я сообразил, что сам никому, кроме Светки, не сказал прощального слова. Теперь кричать что-то явно было поздно, и я просто поднял вверх сжатый кулак. Мой немудреный жест стразу же повторила Машка, за ней Ясухару, а следом и все остальные.

А затем в зале возник Пепельный Центаврус.

Глава 24

в которой наступает ночь

На миг исполинский дух заполнил собой весь зал, но его тут же, словно пылесосом, затянуло в «мой» круг. Пространство западни заполнилось белесым туманом, я дважды вслепую рубанул кинжалом, но ни малейшего препятствия клинок на своем пути не встретил. А затем мгла резко рассеялась, и я увидел центавруса в шаге от себя. Прежнего пепельного окраса, но ростом уже не столь уж и великого – так, пара аршин в холке.

Я поудобнее перехватил кинжал. Дух вздыбил султан перьев на макушке – из-за таких я сперва принял в Америке его двоюродных собратьев-чудовищ за конных индейцев – приоткрыл острый птичий клюв и грозно вскинул руки-ласты. Вспомнив, как ловко оклахомские центаврусы швырялись шипастыми шариками – Ясухару еще называл те «слезами» – я призвал щит – но для этого мне пришлось выронить на пол книгу. И тут…

«Добрый вечер, сударь», – раздался у меня в голове знакомый голос.

– Ди-Сы?! – ахнул я, не опустив, впрочем, ни щита, ни кинжала.

«К вашим услугам, сударь».

– А эти все в один голос уверяли меня, что совпадение случайно и несущественно! – хмыкнул я, резко выкидывая вперед вооруженную клинком руку – так просто меня было не заболтать!