Еще в полете дух превратился в смертоносный шипастый шарик – ту самую «слезу» центавруса. Вот только щита я, конечно же, не убрал, а «слезы» в них вязнут! Замедлилась, проходя заслон, и эта – пусть и не столь существенно, как мне, возможно, хотелось бы – но достаточно, чтобы я успел вскинуть руку с кинжалом. Клинок столкнулся со «слезой» – и легко рассек ту надвое. Одна половина, изменив направление полета, кувалдой ударила меня в правое плечо, заставив выронить верно послужившее мне оружие, другая вовсе ушла в сторону, пробив в мраморном полу дыру в добрых три вершка.
Еще секунда – и оба обломка «слезы» растворились без следа.
Мой заметавшийся в поисках противника взгляд наткнулся на книгу. На автомате я потянулся к ней – левой рукой, своей правой я сейчас не чувствовал вовсе. Все страницы фолианта – кроме последней, а вышло так, что листать я начал именно с нее – были пусты. На оной же красовалась короткая запись: «Дело сделано».
Что, правда? Так быстро?
Я поднял голову и встретился взглядом с Юлькой: из своего куба сияющая мелкая показывала мне выставленный вверх большой палец. Сестренкины губы шевелились, но я не слышал ни звука.
Я сделал движение, будто пиная ногой пустоту, а затем демонстративно развел руками – вернее, одной рукой, правая-то мне отказала – извини, мол, выполнить твою просьбу не вышло.
Девочка кивнула и рассмеялась.
Я медленно обвел взглядом зал. В соседнем с мелкой кубе мне беззвучно аплодировала Воронцова. По другую сторону от моей сестренки Машка рассылала всем воздушные поцелуи. Ясухару отвесил поклон. Светка – получилось так, что до нее очередь дошла позже других – обеспокоенно ткнула пальцем в свое правое плечо, а затем указала на меня, как видно, осведомляясь о полученной ране. Улыбнувшись, я сделал ей успокаивающий жест: все в порядке, мол.
Все и в самом деле было в порядке – в главном: Четвертого Центавруса я одолел. А остальное не имело значения, ибо никак уже не влияло ни на нашу дальнейшую участь, ни на судьбу спасенного нами подлунного мира.
* * *
С момента победы над Смертью минуло около часа, ну, может, чуть больше – трудно сказать точно, внутри круга духоловки ход времени не ощущался вовсе, даже при помощи магии. Я сидел на полу, сжимая ладонью раненое плечо – к пострадавшей руке вернулась чувствительность, принесшая с собой нудную, но в целом терпимую боль.
Остальные наши были заняты кто чем. Юлька, в кармане кителя которой нашлась колода карт, раскладывала какой-то хитрый китайский пасьянс. Машка с Ясухару играли в «камень-ножницы-бумага» на раздевание. «Длинноножка» уже дважды успела проиграться и была весьма близка к третьему подряд разгрому: сейчас на ней оставались лишь один чулок, бюстгальтер, не особо что-то и прикрывавший, и трусики, которые еще нужно было суметь высмотреть, тщательно приглядевшись.
Милана раз за разом заплетала и снова распускала свою знаменитую косу – вручную, без магии. В конце каждого цикла Воронцова это увлекательное занятие прерывала и испытывала на стенах своего стеклянного склепа ту или иную боевую технику. Одним из первых молодая графиня испробовала файербол, который, отскочив, сжег ей рукав кителя – саму руку, насколько я мог судить, девушка сумела уберечь.
Через этот этап – остервенело биться магией о стены – прошли все пятеро «живых свечек». С одинаковым нулевым – или даже отрицательным, если считать полученные травмы – результатом. Но если Юлька, Машка и Ясухару на какой-то стадии успокоились, то Милана своих попыток не оставляла – просто не частила теперь с оными.
Что касается Светки, то она, похоже, растратила на потуги расколоть стекло куба всю доступную ей ману и теперь с закрытыми глазами лежала на полу на спине, дожидаясь, пока запасы хоть как-то восстановятся.
Полюбовавшись ею пару минут, я снова перевел взгляд на Муравьеву – та уже сподобилась проиграть в третий раз и теперь неторопливо одевалась, а делать это «длинноножка» умела не менее красиво, чем оголяться, волей-неволей засмотришься – как вдруг краем глаза уловил в стороне какое-то движение. Сперва решил, что это Воронцова опять применила что-нибудь ядреное, но нет: пальцы Миланы находились ровно на середине полурасплетенной косы. Но еще прежде, чем увидел это, я уже разглядел… сразу даже не понял, что именно. Но это красновато-серое с аршин ростом невесть что выбиралось в зал аккурат из фрески с Вороным Центаврусом, через которую когда-то вошли сюда и мы!
Подорвавшись с пола, я вскочил на ноги. Один за другим засуетились и остальные наши, даже Светка, что-то, должно быть, почувствовав, открыла глаза и приподнялась на локтях, недоуменно озираясь.
А нежданный гость тем временем ковылял – другого слова и не подберешь – прямиком к духоловке. Передвигался он на двух… ну, скажем так, ногах, одна из которых была заметно короче другой. Еще у существа имелись напоминавшие обрубки руки и сильно приплюснутая голова – с какими-никакими глазами и длинной узкой щелью рта.
«Голем! – сообразил тут я. – Это же голем!»