Пасынки Луны. Часть 2 (СИ)

«Инна Змаевич! – логично последовала за первой мыслью вторая. – Она прислала нам помощь!»

Вот только как? Князь же, вроде, говорил, что Раздор покинет подлунный мир лишь вслед за Голодом, через несколько часов или даже дней после поражения Смерти! Хотя Тао-Фан нам много чего наговорил – и сам признавал, что всего не знает…

Но если голема прислала Инна – почему тот столь уродлив? Японские работы Змаевич, что она привела из Осаки в Первопрестольную на битву с китайцами, все были на загляденье! Этого она слепила второпях, что называется, «на коленке»? Похоже на то…

Вот только что он сумеет, этот кривоногий малыш?

А малыш тем временем кое-как добрел до ближайшего – Юлькиного – стеклянного куба и стукнул рукой-обрубком в его стену. Та дерзкого наскока голема даже и не заметила. Уродец ударил еще раз – вроде бы, сильнее, затем – снова… И добился лишь того, что расколотил в мелкую глиняную крошку культю, которой бил.

Мелкая по ту сторону стекла разочарованно всплеснула руками.

Между тем, отступив от ее склепа, голем зачем-то направился к соседнему – тому, что занимала Милана. Дохромав, примерился, будто бы собираясь пнуть стекло ногой, но делать этого не стал. Вместо этого уродец обошел куб и принялся старательно тереть стопой контур звезды на полу.

Отличная идея, кстати – нарушить целостность рисунка! Конечно, если бы она удалась…

Ноги голема сравнялись в размере – та, что была длиннее, сточилась о пол – но линия пентаграммы по-прежнему оставалась нерушима. А несчастный уродец, словно выбившись из сил, вдруг покачнулся и, разом лишая нас дарованной было надежды, плашмя завалился на пол. А затем… Голова истукана рассыпалась пылью, то же самое сделалось и с ногами, а откуда-то из-под туловища лениво вытекла густая красноватая жидкость. Край образовавшейся лужицы коснулся линии рисунка – и словно ластиком стер ее фрагмент с мраморной плиты пола!

Еще до конца не веря в случившееся, я поднял здоровую руку – и без труда вынес пальцы за пределы круга!

Повинуясь какому-то наитию, я торопливо подобрал с пола кинжал, подбежал к Светкиному кубу и с размаху ударил клинком по стеклу. Стена рассыпалась мелкими осколками. Каратова бросилась мне навстречу, повисла на шее – ответить подруге объятиями я, правда, не сумел: одна моя рука все еще не работала, вторую, с оружием, я предусмотрительно отвел подальше в сторону, чтобы невзначай не поранить девушку.

А Светку тем временем затрясло – она вдруг разрыдалась. Вот уж чего я сейчас никак не ждал! Даже растерялся…

В любом случае, тупо стоять, прижавшись к заливавшейся слезами девушке, пока остальные наши так и томились внутри своих прозрачных склепов, было неловко. Но и начать вырываться из объятий бьющейся в истерике Каратовой я тоже как-то не решался…

Однако тут моя подруга сама расцепила руки.

– Иди… выпусти других… – выговорила она сквозь плач.

Что я и не замедлил сделать, последовательно освободив из стеклянного плена Милану, Юльку, Машку и, наконец, Ясухару.

Вожделенную свободу все встретили по-разному. Воронцова просто кивнула мне на следующий куб: продолжай, мол, в том же духе. Мелкая попыталась отбить пять, но моя правая рука навстречу ее не поднялась, и сестренка, на ходу поменяв план, пнула меня кулачком в грудь. Муравьева – кстати, успевшая одеться – лукаво мне подмигнув, поспешила успокаивать Каратову. А вот Тоётоми метнулся прямиком к фреске с вороным Центаврусом – едва не сметя меня по пути и лишь чудом не напоровшись на клинок моего кинжала.

– Ты куда? Стой! – крикнул я Ясухару, уже представляя себе, как он с разбегу впечатывается в стену, но тот даже не обернулся. И уж тем более не замедлил шага. Впрочем, никуда и не врезался – исчез за фреской, словно за японским занавесом из тонких бамбуковых палочек.

– К Инне своей побежал, – прокомментировала поступок Тоётоми Юлька.

– К Инне?.. – я повернулся к останкам голема на полу и вдруг ощутил весьма нехорошее предчувствие.

* * *

Смеркалось. Я, Светка, Юлька, Машка и Милана снова стояли возле «улья» Тао-Фана – за спиной у Ясухару. Японец сидел на сухой земле, возле бледного, как Четвертый Центаврус, бездыханного тела хрупкой девушки в ярком кимоно. Голова Инны покоилась у Тоётоми на коленях. Глаза нашей спасительницы были закрыты, и безумно хотелось представить, что она просто спит. Однако пребывала ныне Змаевич уже не с нами – в Пустоте, заплатив за победу над Смертью своей жизнью – вместо шести наших.

«Инна приступила к работе, как только поняла, что не может войти в дом, – печальным голосом поведала нам Оши. – Сказала, что голему нипочем многие преграды, способные остановить мага или даже духа…»

– Ну да, – пробормотал я. – «Ни дух, ни человек не переступят сего порога»… Про голема – не сказано!

– Но разве Раздор уже ушел? – уточнила Милана.

«Еще нет. Пока отступил только Голод», – откликнулась Оши.

– А как же тогда…