Пасынки Степи

– Ты не дослушал меня, Касым, – грубо прервал его Едиль-батыр. Как и все степняки он был резок на движения и на речи. А с болезнью у него появилось раздражение от осознания своей немощи, от потери сил. Старость – она не для всех, только для сильных духом. Потому что с возрастом мало побед достигаешь. И немощь в суровой Степи ранит одинаково всех. Только духовно сильный человек может быть снисходителен и терпимым. А для батыра потеря физических сил приводила к утрате духа. Поэтому он становился грубым и недовольным.

– В наших краях появился шаман-баксы. Давно его не было. Аульчане говорят, его следы видели недалеко. Отыщи его и пусть он попробует вылечить меня, – дал наставления больной.

– Хорошо, отец, – почтительно ответил сын.

Снова Касым отправился в путь верхом на своей кобылице. В ауле он узнал, в какой стороне видели шамана. Ему дали маленькую рыжую лошадь, отощавшую за зиму. Для целителя, колдуна.

С тревогой и надеждой провожали аульчане Касыма, сына Едиль-батыра. Каждый участок кочевания был родовой собственностью, в степи не было безымянных пастбищ. Урочища закреплялись за каждым аулом по соглашению между старейшинами родов и были постоянной причиной раздора между отдельными аулами и целыми родами. Теперь, когда Едиль-батыр умрет, отодвинут их более сильные рода в сторону. Прогонят на скудные пастбища, где мало травы и воды. Так каждый в ауле думал. Вся история Степи доказывала, что покорить соседа и забрать его богатства, его земли – это хорошо.

Еще издалека Касым заметил серый дымок, поднимающийся тонкой струей к небу. Маленькое остроконечное жилище, сложенное из крепких веток, да накрытое шкурами коров, верблюдов, не походило на традиционную степную юрту. Только для одного было это укрытие от ветров, от дождя. Вокруг были разбросаны рыбные кости и чешуя.

«Одну рыбу ест, отшельник. Ни баранов у него нет, ни лошадей. Ничего нет. В ауле накормлю его мясом, все время буду его теперь кормить. У нас аул богатый, все мясо едят. А диких зверей он не боится? А он же шаман, он может в животное обратится. Звери его сами боятся. И все люди боятся. И я его боюсь», – мысли от волнения и от страха, как зайцы, беспокойно бегали в голове Касыма.

Высокий, как жердь, одетый в рванный зимний тулуп, шаман держал в руке медный кувшин для воды.

– Ты пришел, айналайын? – ласково спросил баксы. Но темное, морщинистое лицо, на котором ярко горели красными угольками узкие глаза, внушало страх.

– Почему назвали меня «айналайын»? Меня так только отец называет, – с испугом спросил Касым.

Ничего не ответил ему шаман, только подошел ко второй лошади и легко взобрался на нее. Всю дорогу они молчали.

С путником возвратился в аул Касым. Но в этот раз никто не вышел поприветствовать их, все жители укрылись в своих юртах. Пустынно и тихо стало в ауле. Даже собаки испуганно убежали подальше в Степь. Женщины торопливо попрятали своих детей по жилищам. Украдкой, сквозь щели в юртах, кочевники смотрели на шамана, тихо перешептываясь. С шаманом нельзя ссориться, нельзя противоречить ему. Все, что ни попросит, нужно давать, а также исполнять все его поручения. Если будешь сопротивляться, то он может причинить любое несчастье. Поэтому старались не попасться ему на глаза кочевники. Страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх – страх неведомого.

– Ты вернулся, шаман? Я думал, ты покинул этот мир, – не поднимаясь, после приветствия произнес Едиль-батыр, остро пахнущий кислым запахом пота, болезни и страха.

– Нам, проводникам духов, нельзя покидать землю, пока не найдем того, кому свою силу можем передать. Как передадим тайны, тогда и можно будет оставить вас, людей. Такой уговор у нас со смертью, – спокойно объяснил шаман и при этом бросил внимательный взгляд на робко стоящего Касыма.

Касым, при этих словах и обжигающем взоре, испуганно отшатнулся.

– Вырос Касым, – продолжил шаман, глядя на юного джигита.

– Да, в Сарайшыке он теперь, не в Степи с нами.

– Батыр, ты так ему и не рассказал? – спросил колдун.

– Нет, шаман, – отец Касыма виновато опустил небритую, рыжую голову себе на грудь, – я думал еще подождать.

– Настало время.

– Мое время, значит, тоже настало? – вскинул челюсть больной, с надеждой ищя ответ в глазах шамана.

Ничего не ответил ему шаман, а достал из кожанного мешочка траву и бросил в костер. Искры маленькими звездочками устремились вверх, серый туман от домашнего очага пошел по всей юрте, сгущаясь вокруг людей. Скрипучий шепот отца, рассказывающего свою историю, легко доходил до ушей Касыма.

***