Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2

Но на «Новом рубеже» имелось больше ресурсов для анализа окружающей обстановки, чем на обычном корабле, – он был специально рассчитан на то, чтобы без посторонней помощи выживать в любых незнакомых условиях, какие только можно было вообразить. Полусферическая рубка управления, в которой они лежали в своих креслах, представляла собой громадный телевизионный приемник с множеством экранов, способный по выбору пилота показать звездный небосвод как со стороны носа, так и со стороны кормы. Но в нем имелись и другие, куда более утонченные схемы; он мог одновременно или по отдельности играть роль огромного радарного экрана, отображая в виде вспышек любое тело в пределах его досягаемости.

Но и это было далеко не все. С помощью своих нечеловеческих чувств корабль мог подвергать дифференциальному анализу данные допплеровского анализатора и выводить результат на экран в виде визуального аналога. Внимательно изучив приборную панель с левой стороны от себя, Лазарус попытался вспомнить все, что ему о ней рассказывали, и изменил настройки.

Изображения звезд и даже Солнца померкли, сменившись десятком ярких огней.

Лазарус приказал приборам проверить их на предмет угловой скорости; яркие огоньки стали вишнево-красными, превратившись в маленькие кометы с розовыми хвостами, – все, кроме одного, который оставался белым и без хвоста. Несколько мгновений Лонг изучал остальные огоньки, затем решил, что, судя по направлению их движения, их курс никогда не пересечется с курсом корабля, и приказал приборам проверить допплеровское смещение корабля, который оставался в зоне прямой видимости.

Огонек потускнел, став фиолетовым, затем плавно сменил цвет до середины спектра, оставшись голубовато-зеленым. Немного подумав, Лазарус внес поправку на два g их собственного ускорения, и огонек вновь стал белым. Удовлетворенный, он проделал то же самое с видом с кормы.

– Лазарус?..

– Да, Либ?

– Не помешаю, если сообщу тебе параметры коррекции?

– Нисколько. Я тут просто решил немного осмотреться. Если этот волшебный фонарь действительно говорит правду, им нас не догнать.

– Ну и хорошо. Вот цифры…

– Введи их сам, ладно? Возьми пока управление, а я посмотрю, где тут можно найти кофе с бутербродами. А ты как – не хочешь позавтракать?

Либби рассеянно кивнул – он уже начал вносить поправки в траекторию корабля. Внезапно впервые за долгое время послышался голос Форда:

– Давайте я схожу. Буду только рад пройтись.

Похоже, ему крайне хотелось оказаться хоть чем-то полезным.

– Гм… можешь нарваться на неприятности, Слейтон. Что бы там ни наговорил Зак, большинство семьян, скорее всего, зовут тебя не иначе как «кусок дерьма». Позвоню на корму и позову кого-нибудь.

– Вряд ли в нынешней обстановке кто-то меня узнает, – возразил Форд. – В любом случае я всегда сумею объяснить, что иду по делу.

Лазарус понял по выражению его лица, что ему это просто необходимо, чтобы поднять свой моральный дух.

– Ладно… если справишься при двух g.

Форд тяжело поднялся из противоперегрузочного кресла.

– Ничего, на ногах удержусь. С чем бутерброды?

– Я бы попросил с бужениной, но это наверняка окажется какой-то чертов заменитель. Сделай мне с сыром – если есть, с ржаным хлебом, – и побольше горчицы. И галлон кофе. А ты что будешь, Энди?

– Я? Да в общем, все равно.

Форд уже тронулся с места, тяжело сгибаясь под двойным весом, но вдруг добавил:

– Кстати, возможно, будет быстрее, если ты мне скажешь, куда идти.

– Братец, – ответил Лазарус, – если этот корабль не набит едой под завязку, мы совершили чудовищную ошибку. Пошарь вокруг – наверняка что-нибудь отыщешь.

Корабль приближался к Солнцу, и с каждой секундой его скорость возрастала на шестьдесят четыре фута в секунду. Так продолжалось пятнадцать казавшихся бесконечными часов при двойной перегрузке. За это время они преодолели семнадцать миллионов миль и достигли невообразимой скорости в шестьсот сорок миль в секунду. Впрочем, цифры мало что значат – проще представить мгновенный перелет из Нью-Йорка в Чикаго, на который даже стратосферной почте требуется полчаса.

Барстоу во время перегрузки приходилось тяжко. Все остальные лежали, безнадежно пытаясь заснуть и со стоном ворочаясь с боку на бок. Но Заккером Барстоу двигало чувство ответственности – он продолжал держаться на ногах, хотя на шею ему словно взгромоздилось морское чудовище, увеличивая его вес до трехсот пятидесяти фунтов.

Впрочем, он мало чем мог им помочь – разве что устало переползать из одного отсека в другой, спрашивая, как у них дела. Пока продолжался полет с ускорением, ничто не могло облегчить их страдания. Все лежали где могли – мужчины, женщины, дети, – словно перевозимый скот, не имея возможности даже вытянуть ноги в не рассчитанных на подобную тесноту помещениях.