Ой, и вправду — вертит. Опять услышал раньше всех, что к ним кто-то приближается. Кто на сей раз?
Ванька, кто же ещё может так нестись, да по такой дороге…
Догадка оказалась верной. Князь Иван Алексеевич Долгоруков действительно любил быструю езду, хоть верхом, хоть в экипаже. И сейчас нёсся, будто курьер. Узнав его, мальчишки замахали руками.
— Ванька! Наконец-то! Давай к нам!
Но что-то с Ванькой явно было не то. Почему он не придержал коня, увидев своих друзей? Почему мчится, словно от смерти спасаясь? Подъехал — лицо красное от заполошной скачки, дышит тяжко, волосы спутаны, будто не чесал с утра, а поехал, сразу от подушки оторвавшись. И взгляд. Испуганный, мечущийся.
— Слава богу! — выкрикнул он, осаживая коня рядом с Петрушей. — Слава богу, застал тебя, Пётр Алексеич! Беда!
Улыбку словно ветром с лица братишки сдуло, да и Васька помрачнел.
— Что стряслось-то? — спросил Петруша.
— Беда, дружочек, — повторил Ванька, немного отдышавшись. — Раскрыт заговор. Государя отравить хотели. Тебя, Пётр Алексеич, на престол прочили. Теперь их хватают, а батюшке моему ведомо стало, что уговорились они на тебя показывать — мол, всё знал и одобрял… Беги, Петруша, — добавил он страшным, свистящим шёпотом. — Прямо сейчас беги, в Петергоф не возвращайся, ждут тебя там уже.
Наташа ойкнула, холодея от страха. Дедушка суров, и родню свою, если что, не щадит. Кому это и знать, как не ей.
— Куда бежать? Зачем? Ты в своём уме, Ванька? — братик испуганно завертел головой, словно ища преследователей.
— Да уж не в чужом, — Иван схватился за узду Петрушиной лошади. — Едем, Пётр Алексеич. И ты, Наталья Алексевна, тоже езжай, не оставайся на расправу.
— Ванечка, ну, что ты такое говоришь, — как ни старалась Наташа, а голос дрожал. — Как это — ехать? Прямо как есть, что ли? Без… всего? И куда?
— А то у вас родни немецкой мало? — невежливо огрызнулся Ванька. — Приютят, никуда не денутся. Не медлите. Там, у дороги, батюшкина карета. Садитесь и езжайте.
— Батюшкина карета, говоришь?
Какой, оказывается, может быть злой голос у Васеньки. И взгляд такой же. Альвийский княжич, толкнув коня пятками — шпор он не признавал, как все его родичи — оттеснил Ваньку от Петрушиной лошади.
— Прикрыться им хотите? — Вася улыбался, но от его улыбки становилось не по себе. — Наследника престола российского за границу увезти, чтобы им там помыкали все, кому не лень? Чтобы императору условия всякие ставили?.. А вот это видал?
И показал Ваньке фигуру из трёх пальцев, коей у Петруши выучился.
— Не лезь, Васька, — странным, страшным голосом проговорил Иван. — Не твоё это дело.
— Я здесь не чужой.
— Уйди. Ведь убью, и не поморщусь.
— Попробуй.
— Замолчите, оба! — в их перебранку вклинился звонкий от гнева голосок Петруши. — Никуда я не поеду, пока мне не объяснят, что случилось!
— Да что тут объяснять! — Ванька сорвался на крик. — Государь, дед твой, сына родного не пощадил, думаешь, тебя по малолетству щадить станет? Ну же, поехали!
— Ты меня не понукай, не запряг ещё! — взвился Петруша. — Не поеду я никуда, понял? Батюшке своему так и передай!
— Ой, что же вы делаете, — всхлипнула Наташа, чувствуя, как покатились слёзы из глаз. — Ну, перестаньте же, пожалуйста! Не надо, не ругайтесь!
— Тихо!
Резкий, как удар хлыста, выкрик Васи оборвал и споры, и причитания. Княжич обернулся лицом к невидимой из-за насаженного леса дороге, и явно к чему-то внимательно прислушивался.
— Пятеро, — глухо проговорил он. — Нет, шестеро, верхами… Там, говоришь, карета Алексея Григорьевича осталась?
Ванька, сжав кулаки, опустил голову и тихо зашипел сквозь зубы. Наташа была почти уверена, что он что-нибудь скажет, но этого не произошло.
Тягостное молчание нарушил братишка.
— Беги ты, Ванька, — буркнул он, хмуро глянув на упомянутого. — Езжай, пока они тебя не видят. А мы скажем, что не встречали никого.
Как бы ни было сейчас Наташе страшно и горько, всё же она заметила немного удивлённый Васенькин взгляд, обращённый на её братца. Юный альв словно узнал что-то новое и весьма интересное для себя.
— Петруша прав, — сказал княжич, немного подумав. — Беги, пока не поздно.
— Поздно.
Когда Ванька поднял голову, его глаза подозрительно блестели.
— Отца не покину, — добавил он, и намертво замолчал.
…За ним из тех шестерых, кого услышал Васенька, явились четверо. Отдав офицеру шпагу по первому же требованию, Иван всё так же молча последовал за ними — в Петербург. Не оглянулся даже.
И тут Наташа не выдержала, разревелась окончательно.
— Как же так? Неужели ничего нельзя сделать? — плакала она. — Ведь он же ваш друг! Петруша, братик любимый, ну, сделай же что-нибудь!
— Меня Тайная канцелярия слушать не станет, — пробурчал Петруша.
— Меня — тем более, — ответил Вася, провожая удалявшуюся кавалькаду каким-то странным взглядом. — А если обратиться к самому императору? Тебя ведь к нему допустят без разговоров.
— Дедушка меня не жалует. Может и не допустить.
— Гадать станем, или поедем и проверим?
Мальчишки переглянулись, оживились. Даже Наташа перестала плакать.