Пасынки

Параллельно с этим шло тихое культурное завоевание Европы альвами. Всё началось с портретов молодой русской императрицы, с которых делали гравюры и продавали оттиски в европейских книжных лавках. Особенным успехом пользовалась та, где императрицу изобразили с сыном на руках. Художник попался чертовски талантливый, сумел даже в гравюре передать нечеловеческую красоту и материнскую нежность альвийки. В умах началось некое брожение: дескать, вот эти ангельски прекрасные существа и есть те самые звероподобные нелюди, коими нас пугали? Некоторое время спустя выяснилось, что платья, скроенные по образцу альвийских, не в пример удобнее и красивее тесных корсетов с широченными фижмами. Парижские модистки уловили это поветрие первыми, и начали переодевать французских дам по новой моде. А уж из Парижа эта мода постепенно перекочевала в другие столицы. Европейские дамы, быть может, ненадолго, но избавились от ужаса корсетов и платьев, державшихся на завязочках и булавочках. Почти то же самое случилось с ювелирными изделиями. Вслед за модами на платья возникла мода на альвийские украшения. Но делали эти украшения считанные мастера-альвы, коих сумели сберечь во время катастрофы. Стоимость их оригинальных изделий, кои можно было заказать только в Петербурге или Москве, взлетела в небеса, так что носить их могли только королевы, и то не всякие. Европейские ювелиры стали копировать стиль, и, хотя их драгоценности стоили намного меньше, спросом они пользовались основательным. Но одежда и украшения оказались детским лепетом по сравнению с истинной «бомбой», взорвавшей образованный бомонд: князь Энвенар, сделавшийся герцогом Курляндским, быстро смекнул, что к чему, и принялся оказывать покровительство альвам, переводившим эпос своего народа на европейские языки… Учитывая, что в культурном отношении остроухие были в разы старше Европы, возник удивительный эффект, который в физике гораздо позже назовут «интерференцией». Бомонд резко разделился на сторонников «первозданной чистоты» и последователей новых — подчас парадоксальных — идей, возникших от взаимопроникновения культур. И, когда из Копенгагена отозвали Алексея Бестужева и назначили туда посланником молодого княжича Келадина, пять лет стажировавшегося в Коллегии Иностранных дел под крылышком Кузнецова, альва ждал торжественный приём у датского короля Фредерика. Не каждому посланнику оказывали такую честь. Княжич оценил.

Европа, так и не сумевшая одолеть остроухих силой, пала под натиском их древней культуры. Но на интересах европейских держав пока изменения в сфере изящных искусств и словесности не сказались. Интересы оставались незыблемыми, и изменить их какой-то одной державе или даже союзу держав было невозможно. Обстоятельства могли разве что отсрочить неизбежное.

Одним из таких обстоятельств была эпидемия гриппа, пронесшаяся по Европе поздней осенью 1730 года. Грипп посещал холодные страны ежегодно, но даже старики не могли упомнить такого страшного, как этот. Люди буквально сгорали от жара за считанные дни, известные лекарства почти не действовали. И если взрослые ещё имели какие-то силы сопротивляться болезни, то стариков и малышей она косила тысячами, не разбирая сословных и имущественных различий. Детей одинаково оплакивали и в хижинах, и во дворцах.

Не миновала эта беда и Петербург. Несмотря на усилия альвийских целительниц, слегла вся царская семья — за исключением самого Петра, которого грипп почему-то не взял. А вскоре в Петропавловском соборе под мраморную плиту положили крошечный гробик — двухмесячная царевна Анастасия упокоилась рядом с братьями и сёстрами. И с того дня Пётр Алексеевич, уделяя время молитве, затепливал не одиннадцать, а двенадцать свечей.

Но если семейство Романовых потеряло всего одну дочь, то ряды наследников европейских коронованных особ поредели основательно. Скончались годовалый дофин французский и одна из его старших сестёр, горе посетило семейство Голштейн-Готторпских, лишившихся вообще всех детей, из трёх дочерей австрийского императора чудом выжила только старшая, принцесса Мария-Терезия, умерло несколько внуков короля Георга. А уж сколько повымирало отпрысков менее значительных семей, того никто и не считал. Поветрие миновало только Испанию и Португалию — там было тепло и сухо.