Пасынки

Здесь же, в Кызыкермене, его застал посыльный из Петербурга. Новость от вице-канцлера Остермана — его кандидатура после смерти Головкина стала уступкой австрийской партии, что поделаешь — государя не порадовала. Французы под предлогом отстаивания прав Станислава Лещинского на польскую корону объявили австрийцам войну, и, согласно союзному договору, Россия в течение четырёх месяцев должна вступить в ту же войну на стороне Вены. Второе-то ладно, корпус генерала де Ласси на то и оставлен в Лифляндии, чтобы, в случае чего, подсобить союзничкам. А вот то, что Версаль принялся спешно спасать своих османских и татарских протеже, не позволяя Австрии выставить против турок на Балканах сколько-нибудь серьёзные силы и втягивая Петра в грязную европейскую свару, наводило на крайне неприятные размышления. Видимо, кардинал де Флёри здраво оценивал реальное состояние дел Блистательной Порты. Настолько здраво, что рискнул едва ли не в открытую признать Францию союзником осман. При таком раскладе Версалю, конечно, придётся воевать практически в одиночку, но чем чёрт не шутит? Авантюра вполне могла оказаться удачной, если бы цели хитрого кардинала по отвлечению внимания от Блистательной Порты были достигнуты… Одного только не учёл престарелый владыка внешней политики Франции: невероятной, прямо-таки нечеловеческой энергии Петра, просыпавшейся, когда перед оным возникало препятствие.

— Боженьке шести дней хватило, чтобы мир сотворить, — ехидно заметил он, прочитав послание Остермана. — Нешто нам четырёх месяцев не достанет, чтоб хана крымского усадить в лужу?.. Нынче же идём на Перекоп.

Точнее, на Перекоп пошла не вся армия, а её основная часть. Зачем всем скопом ломиться в запертую дверь, если есть отличная калиточка — Арабат? Всегда открыта и ведёт куда надо. Правда, место там плохое: Гнилое море[62] по одну сторону, море Азовское по другую, и пресной воды — только та, что с собою прихватил. Колонна генерала Леонтьева должна была соединиться у переправы с донцами наказного атамана Ефремова, и далее совершить стремительный марш по песчаной Арабатской стрелке в самое сердце ханства. Но и это ещё не всё. Взятие Азова «распечатало» устье Дона для казацких судёнышек, и теперь сам чёрт не ведал, что вскорости начнётся на побережье татарского Кырыма…

А основные силы десять дней спустя, почти без потерь отбив две серьёзные атаки уже не ногайской, а татарской конницы, встали лагерем в виду укреплений Ор-Капу.

— Ничему не научились, — констатировал Пётр Алексеевич, ознакомившись с результатами рекогносцировки и, для пущей верности, осмотрев укрепления лично. Крепость и длинный, от моря до моря, вал с башнями перекрывали перешеек полностью. — Как с Васькой Голицыным воевали, так и с нами воевать собираются.

— Если раньше получалось, зачем менять стратегию, — не без ехидства заметил плотный, средних лет человек, уже вынужденный носить парик.

— Затем, что противник изменился. Карла у себя приютили, слушать его слушали, а толку с того?

— Толк есть, ваше величество. Это здесь их тысячи четыре сидит, больше укрепления не вмещают. На побережье, в гаванях османских, гарнизоны будут куда как больше. Одна надежда, что укреплены они против казаков, не против настоящей армии.

— Ты, Христофор Антонович, казаками не пренебрегай. На своём месте они хороши… Что скажешь по будущему штурму?

— Уязвим левый фланг укреплений, ваше величество, — последовал ответ. — Именно туда я хотел бы нанести главный удар. Однако для отвлечения противника следует также наносить удары и по сивашскому флангу, и по воротам, и по самой крепости. Вот, кстати, случай казакам проявить себя. Начинать штурм следует ночью, чтобы преодолеть ров и взобраться на вал перед рассветом. Также считаю целесообразным поднять на вал несколько орудий и начать обстрел перекопских укреплений ради поддержки пехоты. После этого я отвожу не более двух часов на то, чтобы выбить осман из крепости.

— Час.

— Это приказ, ваше величество?

— Нет. Такой срок на захват крепости отводила императрица. При том она дословно описала тот же план штурма, что ты сейчас изволил мне изложить.

— Занятно, — усмехнулся собеседник императора. — Я наслышан о том, какую память о себе оставила ея величество в Саксонии, но не думал, что она способна мыслить стратегически. Дамы, как правило, сим даром обделены.

— Нет правил без исключений, Христофор Антонович. Поехали-ка отсюда.

Желтовато-серые стены турецких укреплений отбрасывали резкую тень на поросшую травой землю Перекопа. Хорошо, до каменной твёрдости, наезженная дорога втекала в ворота и обрывалась там, отсечённая массивными створками. Но ни император, ни его военачальник не думали сейчас о том, сколько миллионов человек угнали туда, на юг, за четыре столетия. Оба думали о предстоящем штурме, а сантименты — это не для них, и не сейчас.

Сперва дело, слова будут после.