Пасынки

Может, мальчишки по малолетству и не сразу уразумели истинный смысл её слов, но шестнадцатилетняя Наташа побелела, как мел. Она поняла всё.

Чуть позже стало видно, что всё понял и Петруша. Едва переступив порог, он словно споткнулся. Побледнел, и опрометью бросился к отцу. Не плакал, нет. Только, прижавшись, мелко задрожал.

Голоса. Несколько голосов. Тревожные, испуганные, злые…

— Его высочество великий князь Пётр Алексеевич прибыли.

— Всё ли готово?

— Всё. Как только император испустит дух, тут же, никому ничего не объясняя, сменим охрану дворца. Императрицу и детей под арест.

— Эту женщину в монастырь не упрячешь. Вспомните, она на большой дороге промышляла.

— Значит…

— Да бог с вами, ничего это не значит. Во всяком случае, пока. А там видно будет.

— Главное — не терять времени. Мужиков этих подлых — Меншикова с Кузнецовым — в крепость. Сразу же провозгласить императором молодого Петра Алексеевича. Привести гвардию к присяге, а далее — куда они все денутся, коли дело будет сделано?..

Голоса, шуршание бумаг, скрип перьев…

Следующие четверть часа бог этого мира милосердно дозволил Раннэиль если не забыть, то отодвинуть на второй план. Смотреть, как умирающий отец прощается с детьми, было выше её сил. Беспокоило другое: до сих пор ни единой весточки от Кузнецова. И ещё — её охватило чувство смутной тревоги. Словно где-то на грани слышимости били в набат.

Предчувствию альвы всегда доверяли, и оно никогда их доверия не обманывало. Сейчас оно говорило, пока ещё шёпотом: опасность, опасность. Значит, у Кузнецова что-то не заладилось, и, чтобы спасти своих детей, она должна будет действовать сама. Здесь, во дворце.

Но она не могла покинуть любимого. Её долг — проводить его до самого порога мира мёртвых. Только тогда можно будет принять бой.

* * *

Светлейший редко приезжал точно в назначенное время. В прежние времена — не без основания полагая, что никуда не денутся, подождут. Позже, когда Пётр Алексеевич стал его прижимать — из мелкой мести. Мол, раз вы такие разумники, что способны без меня обойтись, обходитесь. Но сейчас, когда речь могла зайти о его благополучии и даже самоё жизни, явился практически без опоздания. Едва оповестили, велел закладывать карету и готовить платье со всеми регалиями. Пока одевался, выслушал своих верных людишек: мол, царица-то непроста, едва всё началось, велела перевезти казну в Петропавловскую крепость под защиту гвардии. Капитанов гвардии и Ушакова предупредила, чтоб исполняли только её приказы, и ничьи более. А вице-канцлер Кузнецов с Остерманом конфиденциальную беседу имел, и результаты той беседы никому не ведомы.

— Ну баба! — восхищённо воскликнул он, хлопнув себя по бедру. — Не баба, а драгун в юбке! С нею такую кашу заварить можно!

— Опасно, батюшка, — сказал сын, помогавший ему облачаться. — Не жалует она тебя.

— Коли полезен буду, так и жаловать станет. Кафтан подай. Не тот, потемнее выбери. Не к свадебному столу зван, чай…

Велев сыну увозить мать и меньшую сестру за город — бережёного бог бережёт — светлейший сел в карету и отправился к парадному входу в Зимний. Где его, к превеликому удивлению, встретил подполковник Кейт из Второго Московского полка. «Отчего не на Москве обретается? — мелькнула тревожная мысль. — За день-то не мог успеть никак. Стало быть, заранее полк перевели и тайно расквартировали под Петербургом, чтоб действовать наверняка. Это Остермана шашни, либо Бестужева, тот англичанам мать родную продать готов… Недоглядел мин херц…»

— Ваша светлость, — учтивейше поклонился подполковник, — Имею предписание арестовать вас. Отдайте вашу шпагу.

Аргументом, придававшим весомость его словам, стали ружья солдат Второго Московского полка, направленные ему в грудь и в голову. Не жаловали его москвичи, было за что.

— Кто отдал приказ сей? — сдаваться без боя Данилыч не собирался. — У кого духу хватило поднять руку на героя Полтавы?

— Решение сие коллегиальное, сенатское, — заявил подполковник. — Извольте подчиниться. В противном случае имею иное предписание — о расстрелянии вас за непокорство.

Вот к такому обороту светлейший точно готов не был. И означал он либо то, что Пётр Алексеевич уже мёртв, и заговорщики сумели нейтрализовать императрицу, либо беспримерную наглость и спешку помянутых заговорщиков. Во втором случае ещё можно было пободаться, даже отдав шпагу: небось, пока всё зыбко, в крепость к преображенцам сунуться не рискнут. Во дворце где-нибудь запрут, а тут ещё вилами по воде писано, чья взяла.

По тому, как Макаров начал тихонько, бочком, придвигаться к двери, Раннэиль поняла: дело не просто плохо, а хуже некуда. Когда от умирающего царя начинают сбегать те, кто служил ему много лет, значит, заговорщики решились на открытые действия, и медлить больше нельзя.

— Куда это вы, Алексей Васильевич? — она позволила себе на минутку отойти от мужа. — Петру Алексеевичу сейчас ваша помощь нужна, как никогда. Извольте остаться и исправлять свои обязанности до конца.