Пасынки

Раннэиль не помнила уже, сколько раз ей приходилось и самой подниматься в атаку по приказу командира, и поднимать в атаку других. Но сейчас она шла в самый тяжёлый из боёв на своей памяти. Всей армии её — трое детей, верная Лиассэ…и та правда духа, о которой ей не раз говорил любимый.

Препирательства за дверью навели на мысль, что караул-то сменить хотят, но сам караул того не желает. Распахнув дверь — как обычно, в обе створки — она убедилась в том, что была права. Москвичи, чьи мундиры были весьма похожи по покрою и расцветке на преображенские, под предводительством офицера пытались оттереть от двери двух гвардейцев. А те, в свою очередь, ссылались на приказ, что покинуть пост могут только по велению государя, либо государыни.

— Что здесь происходит? — страшным, по-змеиному свистящим голосом спросила Раннэиль.

Она видела, как вытянулись лица — и у солдат, и у офицера-москвича. Тенью мелькнула мысль: неужели она выглядит настолько жутко? Но дело оказалось не столько в ней, сколько в чёрной кружевной накидке.

Заговорщики-то знали, что император умер. Кто-то из дворни наверняка дал знать, хоть свечкой из окошка, хоть послав кого-то из мальчишек на побегушках. Заговорщики же, послав офицера с приказом сменить караул, не удосужились объяснить тому причину… Что ж, если они даже своей воинской опоре не доверяют…

— Ваше величество, — офицер набрался смелости и с виноватой физиономией козырнул перед императрицей. — Майор Шипов к вашим услугам. Искренне сочувствую вашему горю, но у меня приказ сменить караулы во всём дворце, и… проследить, дабы никто не покидал покоев его императорского величества до особого распоряжения.

— Кто отдал вам сей приказ? — на офицера взглянула уже не подавленная горем женщина, а само надменное величие. Хорошее, качественное. Трёхтысячелетней выдержки.

— Решение Сената, ваше величество, и…

— Я не знаю государя по имени Сенат, — отчеканила альвийка, возвысив голос так, что её услышали все. В том числе и те, кто был за спиною, в комнате. — Извольте следовать за мною, майор, и тогда я забуду о вашей невольной измене государю.

— Но ведь его величество Пётр Алексеевич… умер… — майор, покосившись на её накидку, широко перекрестился. — И Сенат по смерти его волен распоряжаться…

— Зато я ещё жив.

Какой злой и совсем не детский голос. Неужели это её мальчик, её маленький Петруша?

— Да, я ваш государь! — мальчишка выступил вперёд, словно хотел загородить собой мать. — Никакой Сенат мне не указ! И тебе тоже, майор! Ты престолу российскому присягу давал, а не Сенату, вот и будь верен присяге! Делай, что я, твой император, тебе велю!

Какие знакомые интонации, не правда ли, императрица?

— Матерь божья… — услышала она чей-то шепоток, возможно даже кого-то из солдат. — Всё, как есть, от батюшки побрал…

— За мной, — хмуро и зло приказал Петруша, и зашагал вперёд, не обращая внимания ни на кого. Словно был свято уверен, что никто не посмеет ослушаться.

Солдаты не просто расступились перед ним, но вытянулись в струнку, а затем зашагали следом, словно охрана его немногочисленной свиты. А от девятилетнего мальчика исходила сейчас та самая, пугающая многих, сила, какую все знали за его отцом.

Императрица мысленно благодарила сына, но мать… Мать не хотела, чтобы её мальчик повторил ошибки отца.

С гвардией шутки плохи, это было известно всем царедворцам. Пётр Алексеевич вышколил их на славу, одного его слушались преображенцы с семёновцами, как отца родного. Оттого и возникла в головах сенаторов умная мысль: заменить караулы, поставив вместо гвардейцев либо верных — а где таковых взять-то? — либо несведущих. Но, как и большинство умных мыслей, возникавших в головах людей, далёких от военного ремесла, эта идея имела мало общего с реальностью.

Чтобы заставить гвардию покинуть караулы, нужно либо атаковать их многократно превосходящими силами, либо завалить золотом по макушку. Ни того, ни другого господа сенаторы предоставить не могли. Первое по недостатку сил, второе по привычному сквалыжничеству. А одной бочкой скверного винишка от гвардии не откупишься, только разозлишь. Оттого-то шумно было в Зимнем дворце нынче ночью. Шумели преображенцы, несшие караульную службу по заведенной очерёдности. Шумели невесть как прознавшие о случившемся семёновцы, спешно явившиеся ко дворцу поддержать товарищей.