У неё была крутая машина, у той сеньоры. «Гранд Эскудо», кажется. И четверо телохранителей. Двое остались внизу, двое поднялись вместе с нею к нам домой. Когда я увидел, что это женщина, я настолько опешил, что чуть не подавился челюстью — это оказался даже больший шок, чем был бы, узнай, что мать не бросила старое занятие.
Мать не любит женщин, у неё самая обычная ориентация. И та сеньора выглядела слишком деловой, чтобы заниматься глупостями. Свечу не держал, может она ими и занимается, у каждого свои причуды, тем более у богатых, но к нам она приехала не развлекаться.
Она пробыла наверху около десяти минут — для контракта маловато. К сожалению, я так и не увидел её лица; когда сеньора шла туда — стоял сзади, через дорогу, а когда возвращалась — решил подобраться поближе и прятался за машинами от охраны. Она прошла мимо в каком-то метре, а я лежал на земле и боялся высунуть голову. Мать вышла с нею, они о чем-то тихо поговорили, потом сеньора уехала.
А на следующий день мы купили новый костюм и записали меня на плавание.
Я не стал расспрашивать мать про ту сеньору, она всё равно не скажет. Вместо этого долго и нудно, вновь и вновь, пытал её насчет отца. И вновь и вновь слушал одну и ту же фразу:
— Тебе это знать не нужно. Ты только мой сын и больше ничей!
Угу, не нужно. Твой. Но только живем мы почему-то на деньги, которые даёт нам родственница моего отца. Настоящего, биологического, имя которого ты так тщательно скрываешь.
Кто она? Тётка? Наверное. Она моложе матери, латинос, но светлокожая. Волосы тоже светлые, возможно рыжие, под шляпкой точно не определил. Почему она остаётся в тени и мать не желает раскрывать наличие родни? Почему она, а не сам отец? Какая тут выгода? Или отец далеко и не может сам помогать нам? А может он умер, а она делает это в память?
Жизнеспособной версии ответа на эти вопросы у меня нет. Зато есть грант на обучение в частной школе и заключение медицинской комиссии, что я абсолютно здоров и могу там обучаться.
Нет, грант я получил сам, кровью и потом. Те экзамены стоили мне многого, но я сдал их. Но вот справку о здоровье ни я, ни мать, ни кто другой, даже при наличии больших денег, раздобыть бы не смогли. Это ОЧЕНЬ хорошая школа, здесь ОЧЕНЬ хорошая проверка. Любое подозрение о психической неуравновешенности — и человек вылетит с треском. Даже не так, такого сюда просто не пропустят, отфильтруют на стадии подачи документов.
Так что у меня есть блат. Родня по линии таинственного отца, о котором я ничего не знаю. Они меня чураются, происхождение, видно, не то — бастард от уличной проститутки, но помогают — кровь есть кровь. И эта родня — моя последняя надежда: раз уж раздобыли справку о здоровье, то и из передряги в случае чего вытянут.
— Слушай, Хуанито, вчера нам так и не удалось поговорить. — Я и не заметил, как рядом, за соседний стол, опустился Хуан Карлос. — Ты так и не рассказал, кто она.
Я откинулся назад и смахнул козырёк визора выше уровня глаз, вспоминая девушку из парка. Бэль. Красавица. Судьба. Беловолосая богиня.
— Судя по твоей идиотической улыбке, это серьёзно, — вынес вердикт изобретатель. Я мечтательно вздохнул и согласился.
— Кажется, я люблю её.
— Заметно. И все-таки, кто она, когда успел познакомиться?
— В парке. Сразу после того, как мы расстались. Зовут Бэль. Мод-блондинос и аристократка.
Хуан Карлос рассмеялся.
— Смешно. А серьёзно?
— Это и есть серьезно. Она настоящая аристократка, наследница семьи из первой сотни.
Наверное, по моему задумчивому лицу он понял, что это правда.
— Хуанито, это не смешно!
— Ну вот, то смешно, то не смешно. Определись!
Друг задумался.
— Что за семья?
Я покачал головой.
— Не знаю, дружище. У нас уговор — я не спрашиваю, кто она, она — кто я. Но она из «золотой сотни», точно тебе говорю. Манеры, повадки, речь — такое не подделаешь и ни с чем не спутаешь. Я рядом с ней местами себя сусликом чувствовал!
Хуан Карлос задумался. Переваривал.
— Ну, хорошо, допустим. А Бэль… Это вообще имя или прозвище? И что собираешься дальше делать?
— Прозвище, имя — не знаю. Может и имя. А может и нет. А дальше… Иду в субботу на свидание. Потом — будет зависеть от субботы.
Вновь молчание.
— И что, думаешь, тебя примет её родня? Позволит с нею гулять?
Я неопределенно пожал плечами. Все эти мысли роились в мозгу иответа на них не было.
— Она говорила, у неё строгий отец. Это плохо. Но он незнатного происхождения. Это хорошо, может и разрешит. Так что честно, дружище, не знаю. Но мне кажется, я ей нравлюсь.
— Кажется?
Я вспомнил лавочку, её реакцию. И её неловкое поведение в кафе.
— Да, нравлюсь. Шансы у меня есть. А там будь что будет.
— Слышали, нашего Шимановского подцепила богатенькая сучка! Аристократка и мод! И будет развлекаться с ним, пока не видит папочка! — Сзади раздался дружный девичий смех. — А что, экзотика! Принцесса и нищий! Я бы тоже так на её месте поступила. Обожаю плебеев — они такие забавные. — Вновь взрыв смеха.