Патриарх Филарет. Тень за троном

На тех, кто оказался в Тушинском лагере поневоле, как митрополит Ростовский и Ярославский Филарет (будущий патриарх), упреки Гермогена вообще не распространялись, хотя Филарет и выполнял при Лжедмитрии обязанности "наречённого" патриарха. Однако не только невинные, вроде Филарета, но и все виновные вольны были получить полное прощение. К этому автор стремился всеми силами, переходя от церковных аргументов к вполне земным. Зная, какое значение придают служилые люди случаям "бесчестья" (понижавшим род в местнических спорах), Гермоген сообщает, что о бесславном мятеже он записал в патриаршем летописце: "Как бы вам не положить вечного порока и проклятья на себя и на детей ваших", вообще не лишиться дворянства и не оказаться со своими потомками в рабстве! Напоминая о воинской чести, патриарх пишет, что "отцы ваши не только к Московскому государству врагов нс допускали, но сами в морские воды, в дальние расстояния и незнаемые страны как орлы острозрящие и быстролетящие будто на крыльях парили и все под руку покоряли московскому государю царю!"

Горестно укоряя добровольно перешедших на сторону Лжедмитрия — и таким образом отпавших от Бога и Церкви, — архипастырь противопоставил им других обитателей Тушинского лагеря.

"А которые взяты в плен, как и Филарет митрополит и прочие, — писал Гермоген, — не своею волею, но нуждою, и на христианский закон не стоят, и крови православных братии своих не проливают — на таковых мы не порицаем, но и молим о них Бога елика сила, чтоб Господь от них и от нас отвратил праведный свой гнев и полезная бы подал нм и нам но вел пней его милости".

После пленения Филарета в Ростове прошло почти три месяца. Можно было бы полагать, что Гермоген всё ещё находился под впечатлением самоотверженной попытки Ростовского митрополита удержать город на стороне Шуйского и под влиянием сострадания от "поругания" владыки врагами на пути в Тушино. Сколь легко было бы поддаться представлению о пребывании Филарета в тушинском плену, не будь собственной грамоты "наречённого" патриарха, подписанной ещё ноябрем 1608 г., почти сразу после пленения!

Действия "наречённого" патриарха скрыть было невозможно. Он и понадобился Лжедмитрию II прежде всего для богослужения, во время коего самозванец поминался и здравствовался как законный "царь Дмитрий Иоаннович". Москва и Тушино были тесно связаны, вести распространялись мгновенно. Первая же служба Филарета в лагере Лжедмитрия II не могла не повредить власти Василия Шуйского, которую Гермоген истово оборонял.

Но грамоты патриарха Московского были нацелены не на обличение самозванца и служащих ему, а на сохранение единства в своих рядах, тающих за счет перебежчиков. Поэтому в качестве примера пленённого мученика разумнее всего было представить Филарета, а не претерпевавших истинное мучение архиереев (Иосифа, Феоктиста), таким образом, снижая впечатление народа от вольной или невольной сделки митрополита Ростовского с "царем Дмитрием".

Итак, красноречивые высказывания Гермогена о "пленниках", недалеких от смерти в "нуждах и бедах", о праведных "мучениках Господних", "не отступивших от Бога" во главе с Филаретом, вовсе не обязательно рисуют нам истинное положение "нареченного" патриарха в Тушине. Но, несомненно, никакие политические соображения не заставили бы Гермогена превозносить митрополита Ростовского, если бы крутой нравом патриарх заподозрил Филарета в нарушении пастырского долга.

При невозможности среди буйных сторонников Лжедмитрия (и в особенности участвовавших в ростовском деле казаков и переяславцев) сохранить тайну, можно быть уверенным, что ни малейших сомнений в поведении Филарета при пленении не существовало. Гермоген абсолютно доверял Романову и в дальнейшем. Исходя из этого, следует искать признанное обоими архиереями оправдание для принятия Ростовским митрополитом сана "наречённого" патриарха.

Полагаю, оно было найдено ещё автором "Нового летописца", живописавшего сцену в Ростовском соборе, когда "святитель, готовясь, как агнец к закланию, сподобился пречистых и животворящих Тайн, и похотел всему миру спасения, и похотел ответ дать Богу праведный по пророческим словам: Се аз и дети, яже ми дал есть Бог!" То есть вот он, пастырь, не оставляющий своё стадо в опасности!

Приведённый в лагерь самозванца как пленник, Филарет обрёл там великое множество православных, гибнущих душами без пастырского наставления. И счёл своим долгом продолжить архиерейское служение. Политически его согласие с Лжедмитрием было изменой клятве царю Василию Шуйскому. С точки зрения церковной, в коей высшим авторитетом, очевидно, следует считать патриарха Гермогена, пленный пастырь праведно действовал среди пленных и заблудших, но не отлученных от Русской православной церкви детей своих.