Патриарх Филарет. Тень за троном

Плача, Филарет говорил Сапеге, что не знает, считать ли им себя за послов? Коли патриарх Гермоген под стражей — его посланцам говорить с панами не о чем. Теперь Смоленск точно не пойдёт ни на какие уступки! Напрасно требовали паны, чтобы послы остановили устремившиеся к столице со всех концов Руси ополчения. Единственный путь к миру, отвечал митрополит Ростовский, — это тотчас утвердить первоначальный договор о призвании королевича Владислава и вывести королевскую армию из страны.

Поляки и литовцы понимали, что ничего не добьются от Филарета, если их требования не благословит патриарх Гермоген. Но святейший был непоколебим. По рассказу "Нового летописца", поляки и "московские изменники", видя собирающиеся на них ополчения, стали требовать от Гермогена послать грамоту вождю рязанских дворян Ляпунову, "чтоб он к Москве не сбирался". Патриарх отказался, но заявил, что, если королевич крестится, благословляет россиян ему служить, если же нет и литва из Москвы не выйдет — "и я их благословляю и разрешаю, кто крест целовал королевичу, идти под Московское государство и помереть всем за православную христианскую веру".

Услыхав такое, Салтыков заорал и кинулся на патриарха с ножом. Но Гермоген "против ножа его не устрашился и рече ему великим гласом, осеняя крестным знамением: "Сие крестное знамение против твоего окаянного ножа. Да будь ты проклят в сём веке и будущем!" Даже в столь крайней ситуации Гермоген возлагал надежды на благоразумие правителей, ибо тут же "сказал тихим голосом боярину князю Фёдору Ивановичу Мстиславскому: "Твоё есть начало, тебе за то добро пострадать за православную христианскую веру; если прельстишься на такую дьявольскую прелесть — и Бог преселит корень твой от земли живых". Так с Мстиславским и случилось — он изменил России, и его род угас.

Когда Первое ополчение набрало силу и засевшие в Кремле бояре всерьез испугались, они вновь пришли к патриарху. И Михайло Салтыков начал ему говорить: "Что-де ты писал к ним, чтоб они шли под Москву, а ныне ты ж к ним напиши, чтоб они воротились вспять!" Патриарх ответил: "Я-де к ним не писывал, а ныне к ним стану писать! Если ты, изменник Михайло Салтыков, с литовскими людьми из Москвы выйдешь вон — и я им не велю ходить к Москве. А будет вам сидеть в Москве — и я их всех благословляю помереть за православную веру, что уж вижу поругание православной вере, и разорение святым Божьим церквам, и слышать латынского пения не могу!" Пение, поясняет летописец, доносилось из обращенной в походный костел палаты на старом дворе Бориса Годунова.

Изменники-бояре, услыхав речь Гермогена, "позорили и лаяли его, и приставили к нему приставов, и не велели к нему никого пускать". Только раз, на Вербное воскресенье, патриарха "взяли из-за пристава и повелели ему действовати", т. е. вести праздничную церемонию. Но москвичи были уверены, что готовится какая-то каверза, и Гермоген остался один: "не пошёл никто за вербою". Вскоре в городе начались бои.

В ходе ожесточённых уличных сражений (где был ранен князь Д.М. Пожарский) столица кроме Кремля и Китай-города была сожжена. Подоспевшее Первое ополчение осадило поляков. Те, в свою очередь, ещё крепче заперли Гермогена в Чудовом монастыре и попытались вновь возвести на патриаршество Игнатия. Однако о Гермогене не забыли. Александр Гонсевский и Михаил Салтыков продолжали упорно требовать, "чтоб он послал к боярам и ко всем ратным людям, чтоб они от Москвы пошли прочь". "Пришли они к Москве по твоему письму, — твердили неприятели, — а если ты не станешь писать, и мы тебя велим уморить злой смертию!". "Что-де вы мне уграживаете? — отвечал Гермоген. — Единого я Бога боюся. Буде вы пойдёте все литовские люди из Московского государства — и я их благословляю отойти прочь. А буде вам стоять в Московском государстве — и я их благословляю всех против вас стоять и помереть за православную христианскую веру!"

Маски были сброшены окончательно. Война против интервентов шла в открытую. Король после семимесячных бесплодных переговоров решил арестовать московских послов. 12 апреля 1611 г. их одних, без вещей и слуг, отправили водным путём в Польшу. За всё время пребывания под Смоленском Филарет почти не получал вестей о семье (сохранилось только одно послание к нему от брата, Ивана Никитича)¹. В годы пленения за узником следили ещё строже.

Первоначально митрополита Филарета и князя Голицына привезли через Минск и Вильно под Львов, в имение гетмана Жолкевского Каменку. В январе 1612 г. послов ненадолго возили в Варшаву, а оттуда отправили в мрачную крепость бывшего Тевтонского ордена — замок Мальборк. Содержали Филарета, по свидетельству поляков, богато. Но он вновь был в заточении, растянувшемся на многие годы.