Патриарх Гермоген

Гетман без тени колебания объясняет мотив решительного выступления Ляпунова: «Побудительной причиной к тому был… патриарх, возбуждавший и подстрекавший его на таковой поступок, ибо Патриарх знал, что делал[81]. Иные обвиняли в том и Василия Голицына, который будто бы возбуждал и подстрекал Ляпунова, но Голицын упорно стоял в том, что он не имел никаких сообщений с Ляпуновым; сознаваясь в том, однако, что писал к патриарху, что Е.В. Король не хочет дать королевича Владислава и желает лучше сам быть государем. Патриарх, уже уведомленный о сем Голицыным и митрополитом Ростовским, рассеивал и сообщал письмами эту весть в города, ускорив, таким образом, кровопролитие, о котором сказано будет ниже. За сим последовало замешательство в делах, больше всех предыдущих; народ возмутился в Столице, и города Ярославль, Переяславль, Вологда, Новгород Великий, Коломна, Серпухов, Тула и другие стали отлагаться»^{314}.

Немецкий офицер Конрад Буссов, к началу 1611 года ставший наемником на службе у Сигизмунда III, разумеется, не столь высокого полета птица, как Маскевич и тем более Жолкевский. Но он оказался в рядах московского гарнизона поляков. Иноземное воинство с дикой свирепостью подавляло любые вспышки недовольства со стороны русских, а затем спалило город, не сумев иными способами подавить восстание. Буссов знал и видел то, что знали и видели прочие офицеры-наемники. Он дрался с ними в одном строю, он обсуждал с ними общие страхи и чаяния.

По его мнению, вооруженный конфликт назрел задолго до восстания на Страстной неделе — еще к Вербному воскресенью. Здесь имеет смысл частично повторить слова Буссова, уже цитировавшиеся в рассказе о Страстном восстании москвичей. Когда должно было происходить шествие патриарха на осляти, сообщает Буссов, «немецкий и иноземный полк и все поляки были в полном вооружении и начеку. Начальникам… удалось разведать, что московиты задумали обман и что-то собираются затеять и что сам патриарх — зачинщик всего мятежа и подстрекает народ к тому, чтобы, раз в Вербное воскресенье мятеж не состоялся, поднять его на Страстной неделе. Узнали они также, что все князья и бояре держат на своих дворах множество саней, нагруженных дровами, дабы, как только начнется смута, вывезти их на улицы и поставить поперек, так что ни один всадник не сможет проехать по улицам, и поляки не смогут выручить друг друга, так как они рассеяны в разных местах по городу»^{315}.

Итак, с точки зрения Буссова, Гермоген — зачинщик восстания.

В 1671 году шведский придворный историк Юхан Видекинд издал книгу «История шведско-московитской войны». Она посвящена столкновениям Швеции с Московским государством с середины XVI века по правление Михаила Федоровича. Подробнее всего Видекинд описал боевые действия и дипломатическую борьбу времен Смуты, притом пользовался он архивными документами. А среди них могли присутствовать и донесения шведских агентов из Москвы[82].

Видекинд сообщает: «С уходом Жолкевского из города всё полно было мрачного ропота против Сигизмунда: по всему государству пошла молва, что только из-за притязаний короля рушится формула договора, по какой присягали Владиславу… Первым поднялся и подал сигнал патриарх всей Московии Гермоген. Имея силу в народе благодаря авторитету высшего духовного сана и известному благочестию, он повсюду сеял мрачные предсказания, что греческой религии, по воцарении Владислава, грозит верная гибель и уничтожение от римской. Это распространялось сначала путем рассылки тайных писем к населению и купечеству более крупных городов, по скрытому уговору с Василием Голицыным»^{316}.

Любопытная деталь: Гонсевский, опасавшийся восстания, обратил внимание на Гермогена, велел схватить и посадить под стражу; Видекинд сообщает, что почва к аресту была подготовлена Гонсевским заранее — он «уличил» патриарха некими «показаниями»^{317}. Значит, поляки вели настоящее следствие по «делу» Гермогена, видели в нем весьма опасную фигуру.

Таким образом, шведский историк добавляет несколько мазков к общей картине.

Дошли до наших дней «показания» и наиболее осведомленного из врагов патриарха — самого Александра Гонсевского, главы польского гарнизона в Москве.

Осенью 1615 года, тремя с половиной годами позднее кончины Гермогена, Гонсевский участвует в русско-польских переговорах под Смоленском. Прения дипломатов шли трудно, представители России осыпали поляков обвинениями в жестокости и лукавстве. Значительная часть упреков касалась того времени, когда Гонсевский являлся главным распорядителем в Москве. Ему пришлось отвечать, притом ответы давались задиристые, эмоциональные, искры так и сыпались во все стороны.