Патриарх Гермоген

Мудрый грек, пытавшийся выжить и сохранить благочестие в самом центре русского урагана, выразился максимально уклончиво. Последняя его фраза — образец того, как много можно сказать, ничего не сказав с решительной твердостью. «Некоторые говорили, что восстание городов и народа произошло по совету патриарха кир Гермогена», — значит: «Я не могу сказать это от своего имени». «Сам он отрицал это», — значит: «Публично он отрицал это». Собственно, Хворостинин сообщает то же самое, тут полное совпадение. «Хотя истину ведает Господь», — значит: «Можно сомневаться и в слухах об участии патриарха в заговоре, и в правдивости его отрицаний этого участия». Арсений Елассонский 1610 и 1611 годы провел в Кремле. Он видел и знал всё, что там происходит. Он сослужил Гермогену. Неоднократно находился на расстоянии вытянутой руки от него, беседовал с ним. И… остался в сомнениях. Очевидно, его не пригласили в кружок русских патриотов-заговорщиков, но обрывки разговоров, касавшихся их планов, носились вокруг осторожного грека. А он почитал за благо не слушать и не прислушиваться: смертью пахли случайно оброненные фразы…

Суммируя данные русских по происхождению документов, летописей, исторических повестей, а также записок иностранцев, нетрудно составить довольно подробную реконструкцию событий, связанных с грамотами Гермогена.

Военный заговор, составленный русской аристократией (князья Голицыны, князья Воротынские, Плещеевы), а также большими группами москвичей и отрядами из воинства Лжедмитрия II существовал еще в октябре 1610 года. Ничего не известно об участии в нем патриарха, оно выглядит сомнительно. В качестве гонцов между столичными заговорщиками и провинциальными использовались священники, но из этого еще не следует, что распоряжения отдавал им глава Церкви[84]. Гермоген придерживался линии мирных переговоров с поляками, пока оставалась надежда, что королевич Владислав явится в Москву, примет православие, а иноземный гарнизон покинет Кремль.

Однако события развивались иначе.

Сигизмунд обставил отправку Владислава условиями, позволяющими оттянуть ее на неопределенный срок. Более того, он сам вознамерился принять от русских присягу и, следовательно, править Россией вместо Владислава. В октябре-ноябре 1610 года Гонсевский «…для большей безопасности… ввел в Кремль несколько сот немцев, вооружил их хорошо пушками, взял в полное свое управление ворота, стены и весь город… а участников заговора одних казнил, а к другим, из опасения волнений, должен был отнестись с послаблением и снисхождением»^{326}. Уже с ноября в Москве принялась хозяйничать покорная Сигизмунду пропольская администрация во главе с боярином М.Г. Салтыковым. Боярское правительство утратило власть и влияние. Король раздавал направо и налево поместья и должности, как полновластный государь московский.

О королевских намерениях насчет Владислава, высказанных ясно, однозначно, в официальных документах, Москва узнала в начале декабря 1610 года, не позднее 6-го. О желании Сигизмунда занять место русского государя — самое позднее 30 ноября, за шесть суток до празднования Николина дня^{327}. Салтыков со своим приспешником Федором Андроновым явились к патриарху с требованием благословить крестоцелование на имя Сигизмунда, но потерпели неудачу. Тогда они привели к Гермогену формального лидера боярского правительства князя Ф.И. Мстиславского и повторили требования. Гермоген отказал им. Более того, в Николин день святитель собрал москвичей и добился у них отказа присягать Сигизмунду. Патриарх обличил криводушие поляков, ни во что поставивших прежние договоренности.

11 декабря был убит Лжедмитрий II. Через несколько дней об этом узнали в Москве.

Чуть погодя Сигизмунд известил, что готов отправить Владислава на царство, москвичам лишь надо набраться терпения. После того, как были нарушены основные русско-польские договоренности, это заявление прозвучало откровенным издевательством. В ответ патриарх отправил столь же издевательское послание.

Всё это — известия о смерти Самозванца, письмо короля с обещанием отправить Владислава а Москву и ответ патриарха — дела второй половины декабря 1610 года.

Очевидно, к декабрю 1610 года относится и собрание книжников, о котором рассказывает князь Хворостинин.

25 декабря по католическому стилю или 15-го по православному, поляки обнаруживают первые патриаршие грамоты, отправленные на юг — воинству, которым еще несколько суток назад управлял Тушинский вор. А уже в первых днях января 1611 года Гермоген встречает нижегородцев Пахомова с Мосеевым, сидя на разграбленном дворе, не имея ни бумаги, ни писцов. В этот промежуток уместились первый открытый конфликт патриарха с поляками и Салтыковым, «уличение» Гонсевским, первое ограничение свободы Гермогена, первый нажим на него — угрозы, разорение Патриаршего двора, отъем слуг.