Патриарх Гермоген

Однако Смута, к несчастью, не прекратилась. После опасного промедления Москва разглядела нового врага — фальшивого «царика» в окружении польских и казачьих отрядов. Наконец, пусть и с опозданием — вынужденным ли, неизбежным ли — начинается борьба против Лжедмитрия II и его союзников. Первое время царские воеводы не имеют успеха в столкновениях с новыми мятежниками.

Но опаснее боевых поражений для царя Василия — новая шатость в умах, намного превосходящая всё то, что произошло при Лжедмитрии I. Теперь уже никто не верит в царственное происхождение Самозванца и тем более в его очередное «чудесное спасение». Ложный «царик» становится живым знаменем для всех тех, кто ищет простой, понятной, низкой корысти: взять Москву, разграбить казну, захватить руководящие посты, обогатиться, поставив под контроль государственные доходы. Никакого обмана или самообмана! Всё прозрачно: мерзавец во главе бунтовщиков, пришедших к столице вовсе не ради восстановления попранной справедливости, а лишь для того, чтобы набить кошели.

Те, кто не видит для себя иного способа возвыситься, те, кто обижен Шуйским или просто боится, что назавтра все чины, поместья, почести, пожалованные от его имени, превратятся в дым, «перелетают» из Москвы к тушинским «милостникам» фальшивого монарха. Их родичи остаются за спиной у государя Василия Ивановича: их интерес — предотвратить падение всего рода в условиях, когда исход титанической борьбы неясен. Какая-то часть рода окажется среди проигравших, зато другая будет в стане победителей. Авось те, что взлетят высоко, со временем вытащат из ямы тех, кто упадет глубоко.

Милость Лжедмитрия II переменчива. Он и сам во многом — фигура зависимая. Польско-литовские офицеры всегда могут принудить его то к одному решению, то к другому. Станет «царик» нехорош — и знатный человек, недавно прибывший из Москвы в его лагерь, опять «полетит» к истинному царю, а тот одарит, радуясь новому, хоть и совершенно не надежному стороннику-Василию IV повезло: хотя бы первоиерарх нимало не «шатался», но твердо держался государя. Гермоген не меняет своего отношения к тем, кто пошел против законного царя. Ему все равно, кто во главе войска — полководец мнимого монарха или сам мнимый монарх. Для него оба мерзки в равной степени. И он неоднократно обрушивается на армию «Тушинского вора» с проклятиями.

Одно из его посланий прямо обращено к ратникам Самозванца, а также мятежникам, поддерживающим его в самой столице: «Оставя веру, в ней же родишася, в ней же и крестишася, в ней же и воспитани быша… ныне безумнее всех явишася; оставльше свет — во тьму отпадоша, оставльше живот — смерти припрягошася, оставльше надежу будущих благ и безконечнаго блаженнаго живота и царства небесного — в ров отчаяния сами си ввергоша, и аще и живи, а отпадением от веры, паче же и от Бога, — мертви суть»^{147}.

Он призывает к покаянию, но сетует на жестковыйность тех, к кому адресует слова свои: все сроки прошли, когда они могли приступить к «исправлению ума», но по сию пору ничего подобного не происходит!

«Мы чаем, что здрогнетеся, и воспрянете, и убоитеся праведного и нелицемерного судии Бога, и к покаянию прибегнете, и у возлюбленнаго Богом царя государя отпущение винам своим испросите, — восклицает Гермоген, — Вы же не тако, но противно сему содеваете и отнюдь несть страха Божия пред очима вашима. Веру свою… в ней же родишася, и крестишася, и воспитани быша, и вся полезная от Бога и от християнских государей царей восприяша, — ту ж и разоряете, и святыя церкви и образы Божия обругаете, и сродственныя своя крови проливаете, и землю вашу хощете конечно пусту сотворити, забывше сия, яко с нами Бог и есьмы по милости его у него и с ним, и молитвы преславныя владычицы нашея Богородицы и святых Божиих угодников помогают нам, и ангели наши хранители неотступно нас хранят, понеже не отступихом от Бога. Вы же всех сих благих отпадосте и чюжи бысте. И яко во мраце и тьме, и не яко во дни, но яко в нощи пребывание ваше. И несть в вас радости и веселия, но печаль, и плач, и воздыхание, и болезнь, понеже отпадосте от Бога, и не смеете призвати святаго имени его, понеже остависте (оставили. — Д. В.) Его, да Той и не послушает вас, понеже отвергостеся (отвергли. — Д. В.) Его и… востасте на веру, и на люди, и на вся любимая ему… Кого ни убьете с нашия стороны благословенных воинов — те все идут в небесное царьство, с мученики святыми в безконечную радость веселитися, и о сих мы радуемся и молим их о нас молити, дабы их молитвами и нас сподобил Господь с ними быти. А с вашия отпадшия стороны кто ни будет убьен или общею смертию умрет — тот во ад идет и во святых церквах приношения за таковых, по писанному, неприятна Богом и конечно отвержено и идут таковии без конца мучитися»^{148}.

Патриарх напоминает, что прощение еще возможно, однако его не обрести без нелицемерного раскаяния.