Свидетельство одного из хронографов XVII века наводит на мысль о беспечности Василия Ивановича, за которую, видимо, и укорял его Гермоген: после взятия Тулы царь «пошел к Москве со своими государевыми бояры… и со всеми московскими людьми, а городы замосковные… и рязанцев велел всех отпустить по домам. И пришел к Москве с радостию великою, что врагов изменников своих победил. И всемилостивому Спасу и Пречистой Богородице… и московским чюдотворцом Петру и Алексею, и Ионе… хвалу воздал и молебная совершал. А на Москве был в то время святейший Гермоген, патриарх Московский… А
Прав ли был Гермоген, пеняя царю на его нераспорядительность?
На этот вопрос нет однозначного ответа.
С одной стороны, никто не мог предположить, до какой степени опасным сделается Самозванец, окруженный невеликой компанией других авантюристов. Никто не мог предсказать, что к его бойцам присоединятся весьма значительные подкрепления из Польши, Литвы, с казачьих окраин, превратившие горсть банд в настоящую армию. Лжедмитрий II выглядел не столь уж серьезным врагом, особенно после разгрома страшной болотниковщины. До поры до времени с ним справлялись воеводы, располагавшие относительно небольшими силами. Государевой армии не требовалось. Да и как ее поднять на новое большое дело, если она провела много месяцев в походах и боевых действиях, истратила провизию, утомилась, понесла тяжелые потери? Служилые люди, вышедшие в поле, — не железные. Василий Шуйский, как опытный полководец, прекрасно понимал: заставь усталые, поредевшие полки воевать по осенней мокреди, и они назавтра начнут разбегаться… У государя имелись очень серьезные резоны распустить воинство.
Но с другой — Гермоген понимал кое-что, не доступное разумению Василия Ивановича. Бывший казак гораздо лучше, чем бывший воевода, представлял себе, сколь быстро распространяется пламя казачьей вольницы, если не сдерживать ее железной рукой. Если дать ей бесконтрольно расти хотя бы несколько месяцев, то на месте костра возникнет пожар. А за спиной Лжедмитрия II стояло, среди прочего, мятежное русское казачество, да и пришельцы из Речи Посполитой не слишком от него отличались. Быть беде!
Патриарх пытался повлиять на Василия IV, но ничего не добился. А полгода спустя Лжедмитрий вырос мрачным призраком у стен Москвы.
Да, в этом случае святителю не удалось добиться решения вопроса по его воле. Но ведь никто и не утверждает, что отношения Василия Шуйского и Гермогена имели вид полнейшей безоблачности. Такое вообще редко случается в делах большой политики. Нормой, думается, надо считать иное положение вещей: идет постоянный диалог между светской властью и духовной; духовная время от времени предлагает свои проекты решения неких чисто политических проблем за пределами вопросов вероисповедания; светская власть не обязательно принимает их (у нее могут на то быть резоны, неизвестные Церкви), но неизменно со вниманием прислушивается к голосу первоиерарха; иногда он отступает, а порой добивается своего.
Гермогену удавалось, даже имея позицию, диаметрально противоположную царской, получать от Василия IV положительное решение.
Такое произошло, например, в связи с осадой Троице-Сергиевой обители, чье зерно спасло москвичей от голода. В 1608 году войска тушинцев обложили монастырь, приступали к нему с боем, потом наладили плотную блокаду. Что такое Троица для Василия Шуйского? Мощная крепость неподалеку от Москвы, одна из многих. Что такое Троица для Гермогена? Средоточие величайших святынь, дом преподобного чудотворца Сергия. Разумеется, патриарх мыслит иными категориями и видит со своей горки лучше государя: отдать такую твердыню духа бандитствующим войскам Самозванца означает подрубить корни веры в душах русских людей. Более того — не совершить того, в чем Господь будет первым и сильнейшим помощником…