Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович

Но многогласием в чтении и пении, одновременностью чтение и пение, дело не ограничивалось, злоупотребление и беспорядки шли далее, простирались на самый характер церковного пения. Биограф Неронова говорит, что в то время в церквах «пояху речи не яко писани суть, но изменяюще речения ради козлогласования своего, восприемше обычай древних бесчинников, и вместо ежебы глаголати: Бог, Христос, Спас, они пояху: Бого, Христосо, Спасо и прочие речи изменяюще, яко ныне странно зело слышати»: инок Евфросин в 1651 году писал: «Дух Святый повелевает бо пети не просто, но разумно, сирече не шумом, ниже украшением гласа, но знати бы поемое самому поющему, и послушающим того пения разум речей мощно бы ведати, а неточию глас украшати, о силе же глаголе, небрещи... В пении бо нашем точию глас украшаем и знаменные крюки бережем, а освященные речи до конца развращены противу печатных и письменных древних и новых книг, и неточию развращены, но и словенского нашего языка, в нем же родихомся и священным писанием учихомся, чюжи, не свойственны и сопротивны. Где бо обрящется во священном писании нашего природного словенского диалекта сицевыи, несогласные речи: сопасо, пожеру, вомоне, темено, имои, восени, волаемо, иземи, людеми, сонедаяй и прочие таковые странные глаголы, ихже множество невозможно ныне подробну исчести»^[49].

Глава кружка ревнителей, Стефан Вонифатьевич, решительно восстал против многогласия в церковном пении и чтении и решился всюду ввести единогласие. Вместе с Федором Ивановичем Ртищевым они стали действовать на царя, который охотно примкнул к ним, вполне разделяя их воззрение на единогласие. Тогда Стефан и Ртищев «первое уставиша в своих домех единогласное и согласное пение», а потом, посоветовавшись между собою, при поддержке государя, вызвали из Нижняго Новгорода известного Иоанна Неронова и сделали его протопопом московского Казанского собора. Неронов немедленно ввел в своем соборе единогласное пение и чтение. К ним скоро примкнул, в этом деле, и новоспасский архимандрит Никон, впоследствии патриарх, который, по словам Шушерина, и сделался Стефану «в том богоспасаемом деле велий поборник и помощнике». Затем, по примеру Стефана и Неронова, за единогласие дружно стали и провинциальные ревнители: Аввакуме, Лазаре и другие.

Настойчивые и энергичные усилие кружка ревнителей ввести в приходских московских церквах единогласие, и очевидное их стремление распространите его на всю церковь, вызвали сильное возбуждение и недовольство среди громадного большинства приходского духовенства, которое увидело в единогласии зловредное новшество, чуть не ересь, и готово было открыто и решительно восстать против него. Этим возбуждением приходского духовенства, и в значительной мере самих прихожан, воспользовался патриарх Иосиф, чтобы подвести свои счеты с ненавистным ему, зазнавшимся кружком ревнителей, состоящим исключительно из лиц низшей церковной иерархии и не имевшим в среде своей ни одного архиерея. Патриарх стал во главе противников единогласия^[50].

На первый взгляд может показаться очень странным: каким образом патриарх Иосиф мог защищать многогласие — cиe безстрашие и нерадение о церковном пении», «то в нашем православии великое безчиние и гpех»; каким образом патриарх мог восстать на защиту многогласия, столь очевидно представляющего из себя вопиющее злоупотребление, ни под каким видом недопустимое и не терпимое в церкви? Между тем, с точки зрение тогдашнего понимания дела, Иосиф имел свои серьезные основания бороться против единогласия и отстаивать многогласие.