Патриархальный город

Тудор Стоенеску-Стоян остановился перед столом с удачно разыгранным удивлением. Было в этой неловкой радости что-то от того, другого Тудора Стоенеску-Стояна — времен улицы Победы и ресторана на Северном вокзале. Не говоря уже о тактическом приеме, которому научила его Адина Бугуш: удивиться неожиданной встрече с Санду Бугушем, в кругу друзей и мелкой шушеры.

Отметив столь искусное притворство, Пику Хартулар немедленно отнес гостя к разряду людей скрытных и опасных. Он ведь успел заметить, как Адина Бугуш издали указала ему на мужа, как оба они повернули головы, и она, вероятно, назвала ему двух-трех наиболее влиятельных завсегдатаев, рекомендуя быть настороже. И теперь этот человек прикидывается, будто увидал Санду Бугуша совершенно неожиданно!

Представления были долгими. Тудор Стоенеску-Стоян выдержал дотошный осмотр, ощущая себя голым рекрутом перед столом медицинской комиссии. Особенно усердствовали пескари, отметившие мельчайшие подробности его телосложения и туалета; переглянувшись, они договорились провести широкое обсуждение без посторонних лиц. Санду Бугуш подозвал официанта:

— Стул господину Тудору!

— Прошу! Садитесь, господин Тодорицэ! — засуетился Некулай, передавая стул через горб Пику Хартулара и ставя его у столика.

Синьор Альберто, невольник своей укоренившейся страсти, мучился желанием предвосхитить заказ этого посетителя-новичка. Не слишком уверенно, наудачу, он поставил на вермут-сифон — и тут же решил, что поторопился. Посетитель был из категории «кофе с молоком», но час кофе с молоком уже прошел.

— Вермут-сифон для господина Тодорицэ! — истово повторил заказ Некулай.

Знакомство под знаком удачи навсегда обеспечило вновь прибывшему симпатии синьора Альберто. Действительно, Альберто Ринальти пережил то редкое ощущение игрока в рулетку, который поставил было на счастливый номер, заколебавшись, переставил жетон, но в последний момент передумал — и вновь поставил на выигрышный. Как бы ни был неблагодарен игрок, счастливый номер заслуживает его вечной признательности.

Тудор Стоенеску-Стоян, никак не подозревая, что завоевал чью-то симпатию, как не догадываясь и о том, что успел приобрести врага, подсел к столу с простодушной и робкой улыбкой. Под испытующими взглядами множества глаз ему было не по себе.

Чтобы в свой черед чем-нибудь заняться, он отодвинул в сторону фарфоровую пепельницу.

— Пардон! — И Пику Хартулар переставил ее обратно.

Движение было быстрым. И все-таки Тудор Стоенеску-Стоян успел разглядеть то, что не удалось разобрать Тави, — возможно потому, что тогда рисунок не был еще закончен: голову медузы с извивающимися вокруг лба змеями и огромными тенями вокруг глаз.

Однако он не придал рисунку никакого значения.

Он припомнит его позднее. Много позднее. А пока, оправившись от смущения и встретившись взглядом с Тави Диамандеску, он счастливо улыбался и страстно желал оказаться в центре всеобщего внимания, каким его не баловали никогда прежде.

Он распечатал пачку заграничных сигарет. Распечатал, благословляя свою робость на Северном вокзале: продавец протянул ему блок в пятьдесят пачек вместо двадцати, который он спросил, и у него не хватило духу отказаться.

Остаток своих запасов он использовал, как используют последние боеприпасы в разгар наступления. Он предложил закурить всем сидевшим за столиком, поднеся сигареты под нос каждому, — и никто не отказался. Пескари даже выпросили опустевшую пачку и стали разбирать надписи. Вдохнув ароматный дымок первой раскуренной сигареты, искушению поддался даже Пику Хартулар.

— Нам много говорил о вас наш друг Санду, человек с золотым сердцем… — благожелательно произнес Пику, отложив на время неприязнь, о которой Тудор Стоенеску-Стоян еще не имел понятия. — Много и лестно.

— О! Санду преувеличивает… Он всегда преувеличивает достоинства своих друзей. Представьте, он вообразил себе…

Тудор Стоенеску-Стоян остановился, не в состоянии представить, что бы такое мог вообразить его друг Санду Бугуш.

Он видел перед собой доброжелательный взгляд Тави Диамандеску, глаза пескарей, ждавших, вытянув шеи. И вдруг на стуле, разбухая, как на дрожжах, вырос великан Гулливер в стране лилипутов, который, сбежав из трехстворчатого зеркала, все время незримо шел следом. Он вновь занял место Тудора Стоенеску-Стояна, — он неизменно теснил его, начиная со вчерашнего дня, а сегодня с утра вытеснил окончательно, рассевшись на неудобном остроугольном табурете в комнате Адины Бугуш. Тудор Стоенеску-Стоян изящным и непринужденным жестом отбросил со лба волосы, расслабленно откинулся на спинку стула и, ласково улыбнувшись окружающим, начал:

— Славный он человек, этот наш друг Санду. Думая о нем, я вспомнил одну историю, которую слышал позавчера вечером, в поезде, от Теофилу Стериу. Знаете, конечно. Романист…

— Президент Академии! — поспешил дополнить один из пескарей с той любезной услужливостью, с какой всегда спешил предложить спичку, уступить стул или вызвать официанта каждому из трех иерархов конклава: господину Григоре, Пику Хартулару и Тави Диамандеску.