Патриархат заработной платы. Заметки о Марксе, гендере и феминизме

Благодаря экспериментам Мастерса и Джонсон производительность, требующаяся от женского сексуального труда, была задана на весьма высоком уровне. Женщины не только могли заниматься любовью и достигать оргазма, но и должны были делать это. Если же нам это не удавалось, значит, мы не настоящие женщины или, хуже того, мы не «освободились». Эту мысль транслировали нам в 1960‐х годах киноэкраны, страницы женских журналов и книги по самосовершенствованию, которые учили нас позам, способствующим удовлетворительному соитию. Ее же проповедовали психоаналитики, которые постановили то, что «полноценные» сексуальные отношения являются условием социального и психологического равновесия. К 1970‐м годам стали появляться «сексологические клиники» и «секс-шопы», и семейная жизнь существенно изменилась, когда были узаконены добрачные и внебрачные отношения, «открытый брак», групповой секс и аутоэротизм. В то же время технологический прогресс произвел, для пущей надежности, вибратор для тех женщин, на которых не действовала даже Камасутра.

Что все это значило для женщин?

Давайте скажем об этом недвусмысленно. Для современных женщин, так же как для наших матерей и бабушек, сексуальное освобождение может означать только освобождение от «секса», а вовсе не интенсификацию сексуального труда.

«Освобождение от секса» означает освобождение от условий, в которых мы вынуждены проживать нашу сексуальность, которые превращают эту деятельность в тяжкий труд, в котором полно неизвестных и случайных факторов, включая немаловажную опасность повторно забеременеть, ведь даже самые современные контрацептивы несут существенные риски для здоровья. Пока такие условия сохраняются, любой «прогресс» приносит лишь больше труда и тревоги. Несомненно, большое достижение – то, что нас не линчуют отцы, братья и мужья, если выясняется, что мы не девственницы или же «неверны» и «распутны», хотя постоянно растет число женщин, убитых своими партнерами, поскольку они хотели их бросить. Для нас сексуальность остается источником тревоги, тогда как «сексуальное освобождение» было превращено в обязанность, с которой мы должны согласиться, если не хотим, чтобы нас обвинили в отсталости. То есть если наши бабушки могли после дня тяжелой работы спокойно лечь спать, сославшись на мигрень, то мы, их освобожденные внучки, чувствуем вину, когда отказываемся от секса, когда не участвуем в нем активно или просто не можем им наслаждаться.

«Кончить», достичь оргазма – вот что стало категорическим императивом, убедительным настолько, что нам неудобно признать, что «ничего не происходит», а на назойливые вопросы мужчин мы отвечаем ложью или принуждаем себя сделать еще одно усилие, так что наши постели начинают напоминать гимнастический зал.

Однако главное отличие в том, что наши матери и бабушки взирали на сексуальные услуги в логике обмена: вы ложились в постель с мужчиной, за которого вышли замуж, то есть с мужчиной, который обещал вам некоторую финансовую устойчивость. Сегодня же мы работаем задарма и в постели, и на кухне не только потому, что сексуальный труд не оплачивается, но и потому, что мы предоставляем все больше сексуальных услуг, не ожидая чего-то взамен. Собственно, символом освобожденной женщины является женщина, которая всегда доступна, но больше ничего не просит взамен.