Патрик Мелроуз. Книга 1

— Не будь слишком строг к себе, — сказал Питер чисто для проформы.

— Так меня довели до этого, — заявил Сонни, тотчас воспользовавшись предложением Питера. — То есть Бриджит не может родить сына, и все пугающе сложно. Но, положа руку на сердце, я не хотел бы жить здесь без чуткого руководства моей старушки. У Синди какие-то эксцентричные идеи. Какие именно, я не знаю, но чувствую, что эксцентричные.

— Беда в том, что все так запуталось, — проговорил Питер. — С женщинами сплошная неразбериха. Я читал рекомендации по вопросам брака, которые в шестнадцатом веке давали в России. Мужчине советуют бить жену ласково и нежно, чтобы слепой или глухой не оставить. Сейчас за такой совет повесят, но, если чуть смягчить его, он кажется вполне дельным. Очень похоже на старинное изречение о туземных носильщиках: «Бей их без повода, и они не дадут повода их бить».

Сонни ответил озадаченным взглядом. Потом он говорил приятелям: «Когда грянул скандал с Бриджит, Питер не сдюжил. Он порол чушь про русские справочники шестнадцатого века».

— И чудесный судья Мелфорд Стивенс сказал насильнику: «Я отправлю вас не в тюрьму, а обратно в центральные графства, — вещала Китти. — Для вас это лучшее наказание». Понимаю, ему так говорить не следовало, но разве это не замечательно? Раньше Англия была полна таких прекрасных эксцентриков, а сейчас сплошь правильные серости.

— Мне это дико не нравится, — заявил Сонни, с трудом изображая веселого хозяина дома. — Зачем бэнд-лидер представляет своих музыкантов? Кому интересны их имена? Сейчас даже гостей своих не представляют, так с какой радости этим ребятам так о себе заявлять?

— Полностью согласен с тобой, старина, — отозвался Александр Полицки. — В России благородные семьи держали собственные оркестры. Называть таких музыкантов по именам было все равно что представлять судомойку великому князю. Когда мы выезжали на охоту и путь наш лежал через холодную реку, загонщики живым мостом ложились в воду. Проезжая по головам загонщиков, никто даже не думал спрашивать их имена.

— По-моему, это немного чересчур, — заметил Сонни. — Хотя, наверное, поэтому у нас не случилось революции.

— Революции у вас, старина, не случилось потому, что их было целых две — Гражданская война и Славная революция{146}, — сказал Александр.

— Партию корнета исполняет Чилли Вилли Уотсон! — объявил бэнд-лидер Джо Мартин.

Патрик едва следил за представлением музыкантов, но знакомое имя заинтриговало. Вряд ли, конечно, это Чилли Вилли, с которым он общался в Нью-Йорке. Тот парень уже наверняка умер. На всякий случай Патрик глянул на музыканта в первом ряду, который встал, чтобы сыграть небольшую партию соло. Надутые щеки, смокинг — ничего общего с уличным наркоманом, у которого Патрик закупал героин в Алфавитном городе. Беззубый бомж со впалыми щеками, тот Чилли Вилли шатался на краю беспамятства, придерживая штаны, спадавшие с костлявых бедер. Этот джазмен был энергичным, талантливым и однозначно черным, а тот Чилли — тоже черным, но от бледности и гепатита казался желтым.

Патрик подошел к эстраде, чтобы присмотреться. На свете небось тысячи Чилли Вилли, поэтому нелепо надеяться, что это тот самый. Исполнив соло, Чилли сел на место, а Патрик с любопытством таращился на него, как ребенок в зоопарке, чувствуя, что заговорить с музыкантом — барьер, который ему не преодолеть.

— Привет! — сказал Чилли Вилли, когда заиграл трубач.

— Прекрасное соло! — похвалил Патрик.

— Спасибо.

— Ты ведь не… Я знал парня из Нью-Йорка по имени Чилли Вилли!

— Где он жил?

— На Восьмой улице.

— Угу, — кивнул Чилли, — а чем он занимался?

— Ну, он… барыжил… В буквальном смысле жил на улице… Поэтому я понял, что обознался. Тем более он постарше.

— Я тебя помню! — засмеялся Чилли. — Ты тот англичанин в пальто, да?

— Точно! — воскликнул Патрик. — Это ты! Боже, ты отлично выглядишь. Я едва тебя узнал. А играешь ты божественно.

— Спасибо. Вообще-то, я всегда играл, только вот… — Чилли резко разогнул руку и искоса посмотрел на других музыкантов.

— Как твоя жена?

— От передоза умерла, — грустно ответил Чилли.

— Ой, как жалко! — проговорил Патрик, вспомнив гигантский шприц, который, взяв с него двадцать долларов, жена Чилли аккуратно обернула туалетной бумагой. — Чудо, что ты жив, — добавил он.

— На свете все чудо, братан, — отозвался Чилли. — То, что мы не таем в ванне, как куски мыла, — гребаное чудо.

— Герберты всегда питали слабость к нищебродам, — сказала Китти Хэрроу. — Взять, например, Шекспира{147}.

— Да, опуститься до него — верх неразборчивости, — отозвался Николас. — Прежде общество состояло из нескольких сотен семей, и все друг друга знали. Сейчас осталась только одна семья — Гиннес. Не понимаю, почему никто не выпустит адресную книгу, в которой страниц на «джи» будет больше, чем на остальные буквы, вместе взятые. Так сказать, увеличенная «джи-точка».

Китти захихикала.

— Чувствуется, в вас умер предприниматель, — сказал Николасу Али.