Патрик Мелроуз. Книга 1

— Мы можем пообедать здесь. — Она сглотнула, и легкая морщинка омрачила ее лицо.

— А будет очень невежливо, если мы пойдем в ресторан? — настаивал он. — Мне надо с тобой поговорить.

Ответ несомненно был: да, с точки зрения Нэнси, это было очень невежливо. Консуэла в эту самую минуту готовила гребешки. Однако в жизни, как и в развлечениях, необходимо проявлять гибкость и снисходительность, а в данном случае Патрика извиняла скорбь по отцу. Трудно было не оскорбиться, ведь слова Патрика подразумевали, что она не справляется с обязанностями хозяйки, однако Нэнси сделала скидку на его состояние ума, близкое к временному умопомешательству.

— Конечно нет, — проворковала она.

— Куда пойдем? — спросил Патрик.

— Э… есть один армянский ресторанчик, который я очень люблю, — сказала Марианна.

— Армянский ресторанчик, — повторил Патрик без всякого выражения.

— Он такой замечательный! — выдохнула Марианна.

12

Под лазурным куполом, усыпанным тусклыми золотыми звездами, Марианна и Патрик в своей отдельной, обтянутой синим бархатом ресторанной кабинке читали меню «Византийского гриля» в пластиковой обложке. Приглушенный рокот метро сотрясал пол под ногами и колыхал воду со льдом в граненых стаканах — ее, как всегда, принесли молниеносно и без всякой надобности. Все дрожит, думал Патрик. Молекулы пляшут на столах, электроны колеблются, сигналы и звуковые волны прокатываются по клеткам его тела, клетки трепещут от музыки кантри, полицейских раций, мусоровозов и бьющихся бутылок, черепная коробка вибрирует, как стена, которую сверлят дрелью, и каждое ощущение соусом табаско капает на его нежное серое вещество.

Проходящий официант задел ногой Патриков ящичек с прахом, извинился и предложил «отнести вашу вещь в гардероб». Патрик отказался и ботинком задвинул ящичек под стол.

Смерть должна выявлять более глубинную сущность, а не просто давать возможность выступить в новой роли. Кто это сказал? Боязнь забывания. И все-таки, вот теперь его отца пинают официанты. Новая роль, определенно новая роль.

Может быть, Марианнино тело поможет ему забыть отцовский труп? Может быть, в ней отыщется та железнодорожная стрелка, на которой его одержимость смертью отца и собственным умиранием сменит курс и на всех парах полетит к новой эротической цели? Что он должен сказать? Что можно сказать?

Ангелы, разумеется, предаются любви без преград тела, но душераздирающее отчаяние человеческого соития, томительный переход от щекочущего возбуждения к слиянию, вечная тяга прорваться сквозь устье реки в спокойное озеро, где все мы были зачаты (думал Патрик, притворяясь, будто читает меню, а на самом деле не сводя взгляда с бюста Марианны под зеленым бархатным платьем), адекватно выражает неспособность слов передать то смятение, в которое привела его отцовская смерть.

К тому же не трахнуть Марианну было все равно что не прочесть «Илиаду» — дело, стоящее в его планах уже давным-давно.

Словно рукав, застрявший в какой-то неумолимой машине, его потребность быть понятым накрепко зацепилась за ее такое желанное, но пугающе безразличное тело. Его протащит через сокрушительное исступление и выбросит наружу, а у Марианны даже пульс не участится и мысли не отклонятся от выбранной колеи.

Нет, не спасением от отцовского трупа станет ее тело, а слиянием их тайных миров: половина горизонта образована его разбитыми губами, половина — ее неразбитыми. И этот головокружительный горизонт, словно опоясывающий кольцом водопад, затянет и унесет его с безопасного островка, будто он стоит на узком каменном столбе, а вокруг стремительная вода на глазах превращается в ровную гладь, по виду совершенно неподвижную, а на самом деле падающую, падающую со всех сторон.

Господи, думала Марианна, и зачем только я согласилась пойти с ним в ресторан? Он читает меню, словно смотрит в ущелье с высокого моста. Она не находила в себе сил задать ему еще вопрос про отца, а заводить какой-нибудь другой разговор казалось невежливым.

Весь вечер обещал превратиться в чудовищную тоску. Патрик пялился на нее с таким видом, будто она вызывает у него разом страстное желание и отвращение. Вполне достаточно, чтобы девушке ощутить вину за собственную привлекательность. Как ни старалась Марианна этого избежать, но она слишком часто сидела напротив угрюмых мужчин, чьи глаза светятся укоризной, а разговор давно превратился в растекшуюся кляклую массу, как что-то, давным-давно забытое в холодильнике, хотя покупалось с острым вожделением съесть прямо сейчас.