Патрик Мелроуз. Книга 2

Следом за бабушкой мальчики вошли в хлипкую старомодную кабину лифта и спустились на первый этаж. Кеттл велела водителю отвезти их в клуб «Онслоу» и немного успокоилась, но Роберт и Томас расстроенно притихли. Решив, что они не разговаривают с ней из вредности, Кеттл принялась расспрашивать их о школе, но неловкие вопросы разбивались о стену упрямого молчания. Тогда она начала вспоминать свои школьные деньки: сестра Бриджит умильно разговаривала с родителями, особенно с теми, кто поважнее, а со своими подопечными держалась сурово и строго; а сестра Анна написала Кеттл характеристику, в которой говорилось, что только вмешательство Всевышнего сможет привить ей любовь к математике.

Такси ползло по Фулем-роуд, а Кеттл благодушно предавалась умилительным воспоминаниям. Роберт и Томас размышляли каждый о своем до тех пор, пока машина не остановилась у клуба.

– Смотри, вон папа! – сказал Роберт и, опередив бабушку, выскочил из такси.

– Да-да, меня ждать не обязательно, – язвительно проворчала Кеттл.

– Ладно, – сказал Томас и бросился вслед за братом. – Привет, пап! – Он подбежал к отцу, который поднял его на руки. – А знаешь, что я делал? Смотрел «Аладдина». Не бен Ладена, а Аладдина, вот! – Он лукаво рассмеялся и погладил Патрика по обеим щекам сразу.

Патрик захохотал и поцеловал его в лоб.

11

С Томасом на руках Патрик направился к дверям клуба «Онслоу»; Роберт вышагивал рядом. Где-то неподалеку Николас Пратт неразборчиво, но громогласно выплескивал свои мнения на тротуар.

– В наши дни знаменитости – никому не ведомые особы, – басовито гудел он, – наглые хамы, как официанты в парижских кафе, которые заявляют j’arrive[30] и тут же исчезают без следа. Нет, слава Марго – продукт совсем иной эпохи. Ее все знали. Хотя, безусловно, пять автобиографий – это чересчур. Жизнь есть жизнь, а писательский талант – это писательский талант, а Марго пишет, будто льет воду в стакан под дождем, размывает все то, что когда-то у нее прекрасно получалось.

– Ты невыносим! – послышался восхищенный голос Нэнси.

Патрик оглянулся и увидел Нэнси под руку с Николасом. Генри как-то расстроенно шел по другую сторону от нее.

– А кто этот смешной дядя? – спросил Томас.

– Его зовут Николас Пратт, – ответил Патрик.

– Он похож на Жаба, только в очень брюзгливом настроении, – сказал Томас.

Патрик с Робертом смеялись до тех пор, пока Николас не подошел поближе.

– А она мне говорит, – продолжал Николас и перешел на жеманный писк: – «Да, это моя пятая книга, но ведь нужно столько всего сказать». А, Патрик! – произнес он нормальным голосом. – Как восхитительно в мои преклонные лета обнаружить в Лондоне новый клуб. – Он с преувеличенным любопытством склонился к медной табличке на оштукатуренной колонне. – Гм, клуб «Онслоу». Никогда о нем не слышал.

Патрик с холодной отстраненностью наблюдал за кривляньями Николаса и думал: «Последний. Последний живой приятель моих родителей, последний из тех, кто гостил в „Сен-Назере“ в мои детские годы. И Джордж Уотфорд, и Виктор Айзен, и Анна Айзен уже умерли. Умерла и Бриджит, а ведь она была намного моложе Николаса. Вот бы и он поскорее умер!»

Он лениво изучил свое кровожадное желание избавиться от Николаса. Смерть, как разбушевавшегося себялюбца, не стоило поощрять. Вдобавок свобода, что бы она ни означала, не зависела от смерти Николаса и тем более от смерти Элинор.

Однако же ее смерть открывала дорогу в послеродительский мир, которую присутствие Николаса преграждало. Его заученная снисходительность обтрепанным канатом связывала Патрика с атмосферой его детства. Анна, жена Виктора Айзена и единственный союзник Патрика в те трудные годы, глубоко презирала Николаса. Она считала порочность Дэвида Мелроуза в некотором роде предопределенной, поскольку ее окружал ореол безумия, а вот распущенность Николаса представлялась ей сознательным выбором, манерничаньем.

Николас выпрямился и посмотрел на детей:

– Это твои сыновья?

– Роберт и Томас, – ответил Патрик, продолжая держать довольно-таки тяжелого Томаса на руках; ему очень не хотелось, чтобы сын стоял рядом с последним живым другом отца.

– Какая жалость, что Дэвид не дождался внуков, – сказал Николас. – Уж он-то не позволил бы им весь день торчать перед телевизором. Его всегда беспокоило излучение катодной трубки. Как сейчас помню, однажды он увидел детей, облепивших телевизор так, словно они его рожали, и сказал мне: «Боюсь даже представить, что сделает радиация с их гениталиями».

Патрик молчал, не в силах найти слов.

– Пойдемте, – твердо сказал Генри, улыбнулся мальчикам и повел всех в клуб. – Я ваш двоюродный дядя Генри, – сказал он Роберту на ходу. – Пару лет назад вы гостили у меня в Мэне.

– Да, на острове, – кивнул Роберт. – Я помню. Мне там очень понравилось.

– Вы обязательно приедете к нам еще.

Патрик с Томасом ушли вперед, а Николас, как хромой пойнтер, преследующий подстреленную птицу, заковылял следом по черно-белым плиткам вестибюля. Он чувствовал, что чем-то задел Патрика, и не хотел упускать шанса закрепить достигнутое.