Патрик Мелроуз. Книга 2

Знает ли Шеймус про записку? Может, он сам ее написал? Если просьбу Элинор о прижизненной передаче усадьбы фонду Патрик просто-напросто проигнорирует, то Буден требует более радикальных мер: он его украдет. У Шеймуса наверняка нет письменного свидетельства того, что Элинор решила подарить ему картины, и никакие юридические споры не имеют смысла: это лишь его слово против слова Патрика. К счастью, подпись Элинор после перенесенного инсульта выглядит как неумелая подделка. Патрик был уверен, что судебные дрязги окажутся не по зубам ирландскому шаману, пусть он и победил в конкурсе красоты, на котором единственной судьей была Элинор. Так что, рассудил Патрик, заказывая dernier cognac[12] (с видом человека, у которого есть занятия и получше, чем напиваться вдрызг перед самым обедом), все упирается лишь в то, как снять банкоматы со стены.

Ослепительное солнце на променаде Розе градом раскаленных иголок посыпалось ему на голову. Даже темные очки не спасали от боли в глазах. Похоже, он действительно… кофе и бренди… тихий гул реактивного самолета… «Гуляю на пляжý, на персики гляжу… на, на-на, на-на-на-на-на…» Откуда это? Нажмите «Забрать карту». Как обычно, ничего не происходит. Джерард Мэнли Хопкинс? Патрик заржал как конь.

Сейчас бы сигарку. Надо, очень надо, срочно надо покурить. Когда сигара – это просто сигара? До тех пор, пока тебе ее не очень надо.

Если повезет, вернусь на пляж «Таити» (с ирландским акцентом) аккурат к сифилизованному распятию вина. «Боже, храни Шеймуса», – умильно добавил Патрик и едва не сблевал под невысоким бронзовым фонарем. Каламбуры: верный признак шизоидной личности.

Ага, вот tabac. Красный цилиндр. У-упс. «Pardon, Madame»[13]. Что за фишка – почему везде эти толстые, загорелые, морщинистые, увешанные золотом французские тетки с рыжими волосами и пуделями карамельного цвета? Просто всюду! Открываем стеклянный шкафчик. «Celui-là»[14] – показывая на сигары Хойо де Монтерей. Крошечная гильотинка. Чик. А чего-нибудь посерьезней не найдется? «Un vrai guillotine. Non, non, Madame, pas pour les cigars, pour les clients!»[15] Хрясь.

Опять раскаленные иглы. Быстрее к следующей сосне. Может, пропустить еще одну ма-аленькую рюмочку бренди, перед тем как вернуться к семье? Мэри и мальчики, он так сильно их любит – аж до слез.

Патрик зашел в Le Dauphin[16]. Кофе, коньяк, сигара. Сделал неприятные дела с утра – весь день свободен. Он раскурил сигару, и когда густой дым тонкой струйкой потек изо рта, ему показалось, что это некий узор – будто ковер в магазине разворачивают. Итак, Патрик взял Мэри и превратил хорошую женщину в инструмент пыток, странное эхо юной Элинор – всегда недоступной, всегда занятой, всегда утомленной чересчур самоотверженным воплощением очередного благотворительного проекта, к которому Патрик не имел никакого отношения. А добился он этого так: методично отвергал женщин, из которых вышли бы плохие матери (как Элинор), и в итоге взял в жены ту, что стала хорошей матерью и всю свою любовь до капли отдает детям. Он понимал: его одержимость деньгами – лишь материальное проявление эмоциональной обездоленности. Он понял это уже очень давно, но теперь осознание стало особенно четким, и от этого казалось, что он полностью владеет ситуацией. Второй глоток голубого кубинского дыма вырвался в воздух. Патрик был заворожен чувством собственной отрешенности и беспристрастности, словно благодаря некоему инстинктивному опыту он обрел свободу, как морская птица, вспархивающая с утеса за долю секунды до накатившей волны.

Чувство, однако, быстро прошло. На завтрак у него был только апельсиновый сок, и теперь шесть эспрессо и четыре бренди устроили в желудке пьяную потасовку. Да что же это такое? Он ведь бросил курить! Патрик швырнул сигару в сторону канавы. У-упс. «Pardon, Madame». Господи, это опять она – или почти такая же. Он едва не подпалил ее пуделя. Нетрудно представить газетные заголовки… Anglais intoxiqué… incendie de caniche…[17]

Надо позвонить Джулии. Он вполне мог обойтись без нее, покуда знал, что она не может жить без него. Такую сделку заключают все неистовые слабаки в перерывах между постоянным разочарованием и временными утешениями. Как бы мерзко это ни выглядело, ясно, что контракт он все равно подпишет. А пока надо убедиться, что она ждет, скучает, любит и надеется на встречу в понедельник у нее дома.

Ближайший телефонный автомат – зассанный мусорный контейнер без двери – жарился на самом солнцепеке. Голубой пластик обжег Патрику пальцы, пока он набирал номер.

«Сейчас я не могу подойти к телефону, оставьте, пожалуйста, сообщение…»

– Алло? Алло! Это Патрик. Ты что, прячешься за автоответчиком?.. А, ладно, перезвоню завтра. Люблю тебя. – Он чуть не забыл это сказать.