Кеттл опешила, борясь с несколькими видами негодования одновременно, но Томас быстро нарушил тишину. Он соскочил с папиного колена и забегал вокруг заставленного пирожными и чашками стола, громко выкрикивая:
– Делай ничего! Делай ничего!
Подводя итог
1
– Не ожидал меня увидеть? – спросил Николас Пратт, упершись тростью в ковер крематория и глядя на Патрика со слегка бесцельным вызовом – привычка уже бесполезная, но от которой поздно было избавляться. – Я становлюсь похоронным завсегдатаем. Естественный порядок вещей в моем возрасте. Что толку торчать дома, хохоча над ошибками молодых невежд – составителей некрологов, или предаваться однообразному удовольствию подсчитывать ежедневную квоту умерших современников. Нет! Нужно воспеть подвиги товарища: вот он, самый известный школьный педик. Говорят, он был бравым воякой, но мне-то лучше знать. И все в таком роде, на расстоянии видится лучше. Заметь, я не утверждаю, что это не трогает душу. На закате дней оркестр набирает мощь. И разумеется, в этом много ужаса. Шаркая между больницей и мемориальной скамьей, я вспоминаю те нефтяные танкеры, которые каждую неделю разбиваются о скалы, и стаи птиц со склеенными крыльями и обезумевшими желтыми глазами.
Николас огляделся.
– Негусто, – пробормотал он, словно готовя отчет кому-то еще. – Это религиозные друзья твоей матери? Слишком претенциозны. Как называется этот цвет? Баклажанный?
Полагаю, скоро явится твоя тетя. Хоть одно знакомое лицо посреди «баклажанов». Мы виделись на прошлой неделе в Нью-Йорке, и должен похвастаться, я первым сообщил ей о кончине твоей матери. Она разрыдалась и заказала
Николас продолжил жеманно:
– «Эти божественные птицы у позднего Брака только предлог изобразить небо». – «Отличный предлог, – отвечал я, подавившись первым глотком кофе, – куда лучше жнеца или пары кожаных сабо. Это доказывает совершенство его техники».
Тяжелый случай. Подобной участи я намерен сопротивляться последними крохами интеллекта, если только герр доктор Альцгеймер не приберет меня к рукам, заставив написать книгу об исламском искусстве, чтобы доказать, что эти, в тюрбанах, всегда были цивилизованнее нас, или увесистый том, повествующий, как мало мы знаем о матери Шекспира и ее сверхсекретном католицизме. Иными словами, что-нибудь глубокомысленное.
Впрочем, боюсь, тетя Нэнси совсем Блэндам не понравилась. Трудно, наверное, вести бурную светскую жизнь и в то же время не иметь друзей. Бедняжка. Но знаешь, что поражает меня больше всего, если не считать ее страстной жалости к себе, которую она выдает за скорбь? То, что эти девчонки, твоя мать и тетя, – американки до мозга костей, хотя в отношении твоей матери точнее будет сказать «была», – отныне я обречен блуждать между прошлым и настоящим временами. Связь их отца с Шотландией, давай посмотрим правде в глаза, была крайне слаба, а после того как твоя бабка его выгнала, он вечно был где-то далеко. Во время войны на Багамах с этими придурочными Виндзорами, после войны в Монте-Карло, затем осел в баре клуба «Уайтс». Милейший представитель племени тех, кто каждый божий день надирается с утра пораньше, но, боюсь, отец из него вышел никудышный. В такой стадии опьянения обычно пытаются обнять утопающего. Редкие двадцатиминутные вспышки вызванных алкоголем чувств не заменят ровного потока самоотверженной доброты, которым вдохновлялись мои отцовские поползновения. Впрочем, результатом похвастаться не могу. Как ты знаешь, Аманда не разговаривает со мной уже по меньшей мере пятнадцать лет. Я виню во всем ее психоаналитика, забившего и так не слишком светлую головку фрейдистскими идеями насчет любящего папаши.
Высокопарная речь Николаса растворилась в настойчивом шепоте, а руки с выступающими синими венами побелели от усилий, которые требовались ему, чтобы стоять ровно.