Патриот

Конечно, всё точно так же продолжилось и без удивительного Никитина и архангела в кармане. Но с ними стало немного легче и морально, и физически. Буквально так, что прям в следующие пару дней на все истерические визги активистов хотелось уже не орать в ответ, а скорее ехидно ухмыляться. У них главная задача — внушить тебе, что ты один и общество тебя осуждает. Людская масса против тебя. Здесь так и говорят: «людская масса», или «масса». Если против тебя все, значит, ты точно не прав и ты точно в опасности. В любой момент с тобой могут сделать всё что угодно при молчаливом одобрении «массы».

Но я-то уже знал секрет. О том, что недовольство массы сфабриковано и такое же враньё, как и телепередачи, и результаты выборов, и всё в путинской России. И доказательство этого трепещет своими крылышками в моём нагрудном кармане. Ну или бьёт могучими крыльями. С того момента Никитин никак не изменил внешнего отношения ко мне. Не обменивались мы взглядами заговорщиков, не подмигивали, ничего такого.

Но до его освобождения (он вышел пару недель назад, потому и могу это всё написать, зная, что всё, что я пишу, снимает скрытая камера макросъёмки, встроенная в потолок) была с ним ещё отличная история.

Всякого, кто скоро выходит, начинают подкармливать вопросами о воле и всякими шуточками. Количество подколов обратно пропорционально оставшимся тюремным дням.

И вот на кухне, традиционное и ежедневное:

— Ну чё, Валера, сколько дней осталось ещё?

Валера расплывается в улыбке — не выдержал, наверное. Мне кажется, это вообще единственный раз, когда я видел, как он улыбался.

— 64 часа.

Все начинают смеяться и шутить, что со следующего дня Валера будет вести отсчёт в минутах, а потом и в секундах.

И тут кто-то говорит: «Да ты неправильно считаешь. Выходишь в четверг, значит, ещё четверо суток, значит, не может быть меньше 90 часов».

На что Никитин искренне удивляется нашей непонятливости и, обращаясь с интонацией «воспитатель — неразумным детям», поясняет:

— Ну я же ночные часы не считаю. Когда ты спишь, ты не в тюрьме.

Ух. Вот это отличная мысль. Не знаю, насколько оригинальная, но прямо очень круто. Я сразу подумал: действительно, это ведь так. И ежевечерняя моя (и, знаю, у всех такая же) мысль при расстилании кровати: «Как же меня всё заебало, скорее спать» — она ведь не только о том, что заебало, но и о том, что сейчас миг — закрыл глаза, открыл глаза — вырвешься из этого.

Так мне это понравилось, что с того дня часто говорю себе, засыпая: «Ну что, Алексей, едем на волю на несколько часиков».

В день его освобождения мне ужасно хотелось нормально попрощаться с Никитиным. Почему-то казалось, что должно быть как в кино. Типа, бояться уже нечего, маска спадёт с его лица, обнимемся, и он скажет какие-то напутственные слова. Простые, но очень мудрые. А я, подмигнув, потяну из кармана карточку с архангелом, но покажу только краешек, и так ведь всё понятно. Но меня куда-то вызвали, а когда вернулся, «улитки» — свёрнутого в рулон для переноски матраса — на нарах Никитина уже не было. Так мы и не попрощались.

Вот, кстати, именно поэтому я страдаю, что книга моя из автобиографии с интересным триллером о раскрытии покушения на убийство с использованием химоружия превратилась в тюремный дневник.

Это жанр, настолько набитый штампами, что невозможно не писать ими. Если бы мне дали доллар за каждое «так мы и не попрощались», встреченное в подобной литературе, то я был бы как Илон Маск.

Ноябрь 2021

У меня в отряде есть узбек, зовут его Ильяр. Не очень сложное имя. Легко запомнить (потому что почти как Илья) и не так легко перековеркать по тюремной традиции.

Но по каким-то совершенно недоступным моему пониманию причинам Ильяром этого узбека называю только я. Остальные (большинство) — либо Эдгар (я бы предположил, что в честь Эдгара По, но я тут явно единственный, кто вообще знает о существовании такого человека), либо (ВНИМАНИЕ) Бальтазар.

— ШТО? — сказал я, когда первый раз услышал: «Эй ты, как там тебя, Бальтазар, иди сюда». Как из Ильяра мог получиться Бальтазар. Как вообще у обычного зэка может возникнуть идея назвать кого-то Бальтазаром и употребить это слово.

И теперь я реально каждый раз смеюсь, слыша это его прозвище, ещё и по личной причине, осознавая иронию ситуации.

Мы с Юлей вообще-то так себе богема, но как-то завели себе богемно-декадентскую привычку. В Нью-Йорке у нас есть любимый бар — «Бальтазар». Очевидно, не мы одни его любим, туда обычно очень сложно попасть. Поэтому если мы оказываемся в этом городе и так, что выходные захватываем, то обязательно заранее просим консьержа в гостинице, чтоб заказал нам стол. В субботу или воскресенье мы там завтракаем. А называем мы это декадентским угаром (хотя признаю, что это декадентство на минималках), потому что завтракаем мы там обычно устрицами и «Кровавой Мэри».