Патриот

Но вечером было ещё хуже. Последний рейс ко мне в городок уходил в 21:28. Позже ни утрамбовываться, ни ввинчиваться было уже просто некуда. Сами понимаете, это была катастрофа. Какие могут быть тусовки, какое студенческое веселье, если в полдесятого, когда любое веселье только начинается, а девочки только-только позволили себя уговорить перейти с шампанского на водку, ты должен быть на чёртовой ж/д станции Голицыно! А значит, с вечеринки надо уйти в 20:30. Ну, конечно, периодически возникали варианты у кого-то переночевать, остаться у друзей в общежитии и так далее. Но это, очевидно, означало утренний приход в универ в виде немытого всклокоченного бомжа, да и гордость не позволяла проситься к кому-то часто.

Досада моего положения была ещё и в том, что невозможно же было признаться и объяснить кому-то свою трагедию с автобусом № 26! О какой крутизне вообще может идти речь, если ты, как лох, вынужден бежать с электрички на автобус, чтобы оказаться дома в своём жалком Подмосковье в детское время — без четверти десять?

Поэтому я часто предпочитал просто идти со станции домой пешком. Не так и далеко — 6,2 километра. В пешем походе были даже серьёзные плюсы: например, если возвращаешься домой не очень трезвый, то этот ночной моцион приводит тебя в норму. Но минусов было больше. Самый большой — идти было просто страшно. Страшно не то, что через лес, а то, что собьют. Многочисленные веночки и ленточки, привязанные к деревьям и столбам то тут, то там, уверенно подтверждали: ага, запросто собьют.

Дорога была прямая, ровная, совершенно тёмная и с крохотной обочиной, за которой была глубокая канава. Когда сам едешь на машине пассажиром, то убеждаешься: прохожий появляется в свете фар буквально перед капотом. Даже аккуратный трезвый водитель может совершить наезд на такую вот жертву автобусного расписания, а пьяный — тем более. А уж пьяных в те времена, когда гаишники брали взятки, совершенно не таясь, и за деньги отпускали не то что пьяного, а пьяного с автоматом, гоняло по ночам очень много.

Зимой же, когда маленькая обочина совсем исчезала и приходилось двигаться прямо по проезжей части, а при виде приближающихся фар отступать в сугроб, идти было совсем-совсем неприятно.

Эк я. Сколько страниц автобиографической книги посвятил несчастному автобусу. Вот что называется — боль всей молодости. Сколько лет прошло, а я всё жалею об упущенных возможностях вечеринок и разгула.

Я, кстати, потом миллион раз задавал себе вопрос: почему же я не прибегнул к такому очевидному решению, как съём однокомнатной квартиры рядом с университетом? На первом-втором курсе — понятно, я не мог себе этого позволить. Но потом, когда стал работать, — мог бы. Понятия не имею, почему я этого не сделал, но, оглядываясь на прошлое, я рад, что сохранил приемлемый баланс «стеснительный ботаник, изображающий крутого парня». Чёрт его знает, куда бы привела меня съёмная квартира в середине девяностых. Не то что я не уверен в себе и думаю, что меня могла увлечь «плохая компания», но жизнь, вполне вероятно, сложилась бы иначе.

Ха-ха-ха. Перечитал последнюю фразу и внутренне засмеялся…

Однако здесь уместно упомянуть ещё одну причину, по которой учёба в университете и сам он не оставили у меня тёплых воспоминаний: наркоманию.

Я успел закончить вуз до наркоэпидемии начала нулевых годов, выкосившей целые поколения в городах и посёлках Подмосковья, на Урале и во многих других регионах. Из тех, кто учился со мной в школе и РУДН на одном потоке, я знаю считаные единицы погибших от наркотиков или ставших настоящими героиновыми наркоманами. Однако на каждом новом курсе таких знакомых становилось всё больше. Мой брат Олег, который на семь лет младше меня, назовёт уже весьма приличное количество одноклассников и однокурсников, сторчавшихся до клиник или трагического конца.

Первый курс, я еду с приятелем на автобусе, идущем от метро «Юго-Западная» до остановки «РУДН». В который раз замечаю группки из двух-трёх странных подростков в спортивных костюмах, которые слоняются вдоль забора нашей территории и поднимают с земли какие-то бумажки. А время — 8:30 утра.

— Андрюха, — спрашиваю, — кто это такие? Постоянно вижу таких хмырей здесь, и самое удивительное в том, что они заставили себя встать в такую рань, чтобы приехать и ходить вдоль забора, заглядывая в урны. Кто это вообще?

Приятель смеётся:

— А ты не знаешь? Это наркоманы. Они ищут нычки. (Сейчас их называют «закладки».) — Нигерийцы прячут наркоту в сигаретных пачках вдоль забора, в урнах, под лавочками, а наркоманы, у кого нет денег, просто наудачу бродят и ищут их тайники.

И он ещё веселее засмеялся, увидев выражение моего лица и расширившиеся глаза.

Мир наркотиков обошёл меня, парня из военного городка, совсем стороной. Я знал, что где-то есть какие-то наркоманы. Героин — это ужасно. Марихуана менее ужасна, она продаётся спичечными коробками, называемыми «корабль». Стоит недорого, курят её многие знакомые, и выглядит это всегда супердебильно: они натужно смеются, и кажется, что они как будто изображают смех.